— Ты соглашаешься просить, унижаться, — ты, такая гордая…
— Я горда, папа, но не глупо горда. Для себя я бы никогда никого бы не попросила, но… за тебя… за всех! Да я на колени встану, руку ему поцелую, если нужно… Это пустяки… моя гордость тут не страдает, — говорит Аня сквозь слезы, — напротив, чем больше он будет ломаться, тем более я буду горда сознанием, что я переломила себя и спасла вас всех. Да, я горда, я очень горда, но не так «пусто и глупо» горда, папочка, — лепечет Аня, не то смеясь, не то плача и гладя руку отца.
— Аня, я боюсь другого… он нахал… а вдруг он станет ухаживать… обнимет…
Аня вдруг вспыхивает, поднимается с ковра и, смотря в сторону, говорит надменно:
— Я надеюсь, папа, что я сумею себя держать так, что этому господину не придет в голову оскорблять меня.
Аня на другой же день отправилась к Григорьеву.
— От г-на Травича? Скажи, что я занят и не могу принять, — слышит Аня из кабинета, куда ушел слуга докладывать о ней.
— Ты говоришь дама? Дочка? Проси.
Дверь отворяется, и вслед за слугой на пороге появился стройный худощавый брюнет.
— Войдите, сударыня, — почтительно пропустил он Аню в кабинет.
— Я пришла к вам по делу, — начала она слегка дрожащим голосом, опускаясь на стул, подвинутый ей хозяином.
— Я вас встречал много раз в театрах, в концертах с вашим папашей и, представьте, всегда принимал вас за супругу Романа Филипповича.
— Да, я выгляжу старше своих лет, — говорит Аня сухо и серьезно, не поднимая глаз и перебирая мех своей муфты.
— О нет! Это Роман Филиппович так кажется молод, что я и не подозревал, что у него могут быть взрослые дети. Сердце и характер вашего папа, верно, очень молоды.
В его голосе звучит насмешка, и эта насмешка больно ударяет Аню по сердцу.
Она поднимает голову и смотрит в это лицо с прищуренными светлыми, холодными глазами.
Аня опять опускает глаза и говорит тихо и серьезно:
— Я пришла вас просить отсрочить протест векселей отца.
— О, я ни собираюсь еще взыскивать, я только хочу опротестовать их, это пустая формальность.
— Я пришла именно затем, чтобы просить вас не делать этого.
— Но почему? — с наивным видом спрашивает он.
Она опять взглядывает на него: неужели он не знает, что это за векселя?
— Отцу это ужасно неудобно… он просит не делать этого.
— Не могу!
— Я прошу вас, — начинает Аня умоляющим голосом, — это необходимо… иначе… отцу грозят большие неприятности… большое горе… — она чувствует, как нервная дрожь охватывает ее, она старается победить эту дрожь и говорит поспешно:
— Будьте добры, не причиняйте нашей семье большого вреда: пострадает не один отец, а мы все…
Григорьев смотрел в сторону, кусая губы. Аня замечает его волнение и еще торопливей продолжает:
— Вы не должны беспокоиться, отец все заплатит вам. Мой отец попал во временное затруднение, — гордо прибавляет она.
Григорьев сделал резкое движение.
— Отчего же он так боится этих векселей? — насмешливо спрашивает он.
— Будьте добры, не спрашивайте меня, но вам все, все будет уплачено!
— Значит, вам известно, что ваш папа подделал подписи на этих векселях?
— Я прошу вас, г-н Григорьев, — с трудом произносит Аня, — не губить моего отца… и всех нас. Через месяц мой отец все вам заплатит.
— Дорогая барышня, как вы наивны! Неужели я покупал заведомо фальшивые векселя за двойную цену против их стоимости только для того, чтобы получить по ним? Моя цель совершенно другая. Я хочу посадить вашего папу на скамью подсудимых, как он когда-то посадил меня.
— Боже мой! Мой отец адвокат, он защищал интересы своих клиентов! Что же это будет, если каждый обвиняемый начнет мстить адвокату противной стороны! Раз мой отец взялся защищать чьи-нибудь интересы…
— Сударыня, трое адвокатов отказались вести дело моей тетки против меня. Моя мать предлагала своей сестре вдвое, втрое больше этой суммы, она и мои братья отдавали все, что имели, чтобы не доводить дело до суда. Трое адвокатов отказались! Они, как честные люди, видели, что эти деньги были нарочно подсунуты запутавшемуся восемнадцатилетнему мальчишке с целью опозорить его и всю нашу семью в глазах деда и целиком получить миллионное наследство… Трое адвокатов отказались, а ваш отец, четвертый, получив за это крупный куш, — взялся и… Довольно, сударыня! Я тоже не хочу отказаться от удовольствия полюбоваться на вашего папашу, сидящего между двумя конвойными, — я ждал этого двенадцать лет!
И Григорьев заходил по комнате.
— Вы этого не достигнете… Господи! Ведь отец решил умереть…