Однако самый плохой прием ждал их у Саймона Флетчера. Въезжая во двор, они заметили два лица, выглянувшие из окна передней. Но хотя они стучали и терпеливо ждали, никто упорно не подходил к двери. Возмущенным и рассерженным девочкам ничего не оставалось, как уехать от этого негостеприимного дома. Даже Аня признала, что мужество начинает покидать ее.
Но потом дела пошли лучше. Следующими на их пути оказались несколько ферм Слоанов, где пожертвования были щедрыми, а прием любезным. С этого момента им сопутствовала удача, и лишь изредка они сталкивались с пренебрежительным к себе отношением. Последней остановкой на их пути был дом Роберта Диксона у моста через пруд, и хотя они были уже почти дома, им пришлось задержаться и выпить чаю, чтобы не задеть чувства миссис Диксон, которая имела репутацию "очень обидчивой". Они еще находились в доме Диксонов, когда туда заглянула старая миссис Уайт, жена Джеймса Уайта.
— Я только что от Лоренса, — объявила она. — В эту минуту он самый счастливый человек в Авонлее. А как же иначе? Жена подарила ему сына! А после семи дочерей — это событие, уверяю вас.
Аня навострила уши, а когда они отъехали от дома Диксонов, сказала:
— Едем прямо к Лоренсу Уайту!
— Но он живет на дороге в Уайт Сендс, и это нам совсем не по пути, — запротестовала Диана. — К нему должны заехать Гилберт и Фред.
— Они поедут собирать пожертвования только в следующую субботу, а тогда будет слишком поздно, — сказала Аня твердо. — Вся прелесть новизны уже пропадет. Лоренс Уайт ужасный скряга, но сейчас он пожертвует на что угодно. Мы не можем упустить такой чудесный случай.
Результаты даже превзошли Анины ожидания. Мистер Уайт встретил их во дворе, сияя словно майское солнце. Когда Аня попросила его о пожертвовании, он согласился с энтузиазмом.
— Конечно, конечно. Запишите: даю на доллар больше самого щедрого человека, какого вы встретили сегодня.
— Это значит пять долларов… Мистер Дэниел Блэр внес четыре, — сказала Аня чуть ли не с испугом. Но Лоренс не отступил.
— Пять — значит пять… Вот вам деньги сразу… А теперь позвольте пригласить вас в дом. Там есть кое-что, на что стоит поглядеть… кое-что, что пока видели лишь очень немногие… Зайдите и скажите ваше мнение…
— Что мы скажем, если ребенок неприятный? — шепнула Диана с опаской, когда они последовали в дом за возбужденным Лоренсом.
— О, всегда найдется что-нибудь доброе, что можно сказать о младенце, — заверила Аня.
К счастью, ребенок оказался очень милым, и мистер Уайт почувствовал, что стоило дать пять долларов, чтобы услышать от девочек слова искреннего восхищения пухлым маленьким новым человеком. Это был единственный, первый и последний, случай, когда Лоренс Уайт на что-то жертвовал деньги.
Аня, хоть и очень усталая, предприняла в тот вечер еще одно усилие ради общего блага: сбегала через поле к мистеру Харрисону, чтобы попросить и его внести вклад в покраску клуба. Он жил на дороге в Кармоди, но Джейн и Герти, которые знали о нем только по ходившим по деревне рассказам, умоляли Аню заменить их.
Мистер Харрисон, как обычно, курил трубку, сидя на крыльце в обществе Джинджера. Он категорически отказался дать хоть цент, и все Анины ухищрения оказались напрасны.
— Но мне казалось, что вы одобряете наше начинание, мистер Харрисон, — сказала она жалобно.
— Одобряю, одобряю… но мое одобрение не заходит настолько далеко, чтобы затронуть мой карман.
"Еще несколько таких испытаний, как сегодняшнее, — и я стану не меньшей пессимисткой, чем мисс Элиза Эндрюс", — сказала Аня своему отражению в зеркале, ложась спать в своей белой комнатке в восточном мезонине.
Глава 7
Чувство долга
Тихим, ясным октябрьским вечером Аня сидела в кухне за столом, заваленным учебниками и тетрадями, но плотно исписанные мелким почерком листы, над которыми она склонилась, не имели никакой связи ни с ее учебой, ни с работой в школе.
Она откинулась на спинку стула и вздохнула.
— Что случилось? — спросил Гилберт, который появился в дверях кухни как раз вовремя, чтобы подслушать этот вздох.
Аня покраснела и спрятала то, что писала, под школьные тетради.
— Ничего особенно страшного… Я просто пыталась перенести на бумагу некоторые из своих мыслей, как это мне советовал профессор Гамильтон, но… никак не могу добиться, чтобы написанное меня удовлетворяло. Все мысли начинают казаться глупыми и вымученными, стоит только записать их черными чернилами на белой бумаге. Фантазии — как тени, их нельзя посадить в клетку, это своенравные и капризные создания. Но, быть может, когда-нибудь я узнаю их тайну, если не брошу своих попыток. Хотя, ты знаешь, у меня не так уж много свободного времени. Обычно, когда я кончаю проверять школьные упражнения и сочинения, мне уже не хочется писать самой.
— В школе дела у тебя идут замечательно. Все дети тебя любят, — сказал Гилберт, садясь на каменный порог кухни.
— Нет, не все. Энтони Пай не любит и, наверное, не полюбит меня. И что еще хуже, он меня не уважает… совсем не уважает. Он просто презирает меня, и должна тебе признаться, это ужасно меня печалит. Дело не в том, что он такой уж плохой, — он просто озорной, но не хуже многих других. Он редко меня не слушается, но, когда слушается, делает это с таким презрительным видом, как будто хочет сказать, что просто не стоит труда спорить по этому вопросу, а иначе он поспорил бы, — и это плохо влияет на остальных. Я уже испробовала все способы, чтобы снискать его расположение, но начинаю бояться, что мне это так и не удастся. А мне этого очень хотелось бы, потому что он сообразительный и симпатичный мальчуган, хоть и из Паев, и я могла бы полюбить его, если бы он мне это позволил.
— Вероятно, причина его поведения в тех разговорах, которые он слышит дома.
— Не совсем так. Энтони — независимый малый и сам составляет обо всем свое мнение. Но в прежней школе он имел дело только с учителями-мужчинами и считает, что «учительши» никуда не годятся. Ну что ж, посмотрим, чего можно добиться терпением и добротой. Мне нравится преодолевать трудности и работа кажется интересной. Пол Ирвинг восполняет все, чего мне не хватает в других. Этот ребенок просто прелесть и к тому же необыкновенно талантлив. Я убеждена, что мир еще услышит о нем в будущем! — заключила Аня с глубоким чувством.
— Мне тоже нравится преподавать, — сказал Гилберт. — Начать с того, что это неплохая учеба для меня самого. Знаешь, Аня, за те несколько недель, что я развиваю юные умы в Уайт Сендс, я научился большему, чем за все те годы, которые провел на школьной скамье сам. Похоже, у всех нас дела идут неплохо. В Ньюбридже, как я слышал, очень полюбили Джейн, а в Уайт Сендс, надеюсь, вполне довольны вашим покорным слугой… все, кроме мистера Эндрю Спенсера. Вчера вечером по пути домой я встретил миссис Блеветт, и она заявила, что считает своим долгом сообщить мне, с каким глубоким неодобрением относится к моим методам преподавания мистер Спенсер.
— Ты замечал, — спросила Аня задумчиво, — когда люди говорят, что считают своим долгом что-то тебе сообщить, то можешь готовиться к неприятному известию? И почему они никогда не считают своим долгом сообщить то приятное, что они слышали о тебе? Миссис Доннелл опять вчера приходила в школу. Она сочла своим долгом сообщить мне, что миссис Эндрюс возражает против того, чтобы читать детям на уроках сказки, а мистер Роджерсон находит, что Прилли недостаточно хорошо продвигается по арифметике… Если бы Прилли тратила меньше времени на то, чтобы строить глазки мальчикам над своей грифельной дощечкой, ее успехи были бы куда больше. Я уверена, что Джек Джиллис решает за нее примеры на уроках, хотя ни разу не смогла поймать его с поличным.
— А удалось ли тебе примирить многообещающего сына миссис Доннелл с его аристократическим именем?
— Да, — засмеялась Аня, — но это было нелегко. Сначала, когда я называла его Сен-Клэром, он не обращал на меня ни малейшего внимания. Мне приходилось повторять это имя два или три раза, и лишь когда другие мальчики начинали подталкивать его локтями, он поднимал на меня глаза с таким обиженным и возмущенным видом, как будто я назвала его Джон или Чарли, — как же он мог догадаться, что я имела в виду его?! Я задержала его в классе после занятий и ласково с ним поговорила. Я сказала ему, что его мать настаивает, чтобы я называла его Сен-Клэром, и я не могу идти против ее воли. Он все понял — он действительно очень разумный и здравомыслящий мальчуган — и сказал, что я могу называть его Сен-Клэром, но из любого мальчишки, который посмеет его так назвать, он "выбьет потроха". Конечно, мне пришлось сделать ему замечание за такие возмутительные выражения. И с тех пор я называю его Сен-Клэром, а мальчики — Джейком, и все идет гладко. Он признался мне, что собирается стать плотником, но миссис Доннéлл непременно желает, чтобы я готовила его к карьере профессора университета.