— Ну и старомодная же ты! У тебя такой смешной и безгрешный вид, когда ты читаешь молитву. От молитв никакого проку. И зачем ты их читаешь?
— Я должна спасать свою душу, — сказала Ди, цитируя Сюзан.
— У меня нет никакой души, — насмешливо возразила Дженни.
— Возможно, но у меня есть, — твердо заявила Ди, выпрямляясь.
Дженни внимательно посмотрела на нее. Но чары ее глаз рассеялись. Никогда больше Ди не подчинится их колдовской силе.
— Ты не такая девочка, какой я считала тебя, Ди Блайт, — сказала Дженни печально, как тот, кто глубоко разочарован.
Ди не успела ответить, так как в этот момент в комнату ворвались Джордж Эндрю и Керт. На Джордже Эндрю была маска — отвратительная рожа с огромным носом. Ди взвизгнула.
— Чего визжишь, как резаная свинья? Заткнись! — приказал Джордж Эндрю. — Тебе придется поцеловать нас перед сном.
— Не поцелуешь, запрем тебя в чулан, а там полно крыс, — добавил Керт.
Джордж Эндрю шагнул к Ди. Она снова взвизгнула и попятилась. Маска внушала ей панический страх. Она хорошо знала, что это всего лишь Джордж Эндрю, и его она не боялась, но она умрет, если эта омерзительная маска приблизится к ней! Она знала, что умрет. И как раз тогда, когда этот ужасный нос почти касался ее лица, она споткнулась о табурет и упала навзничь на пол, ударившись затылком об острый край кровати Аннабелы и Герти. Несколько мгновений она была в полубессознательном состоянии и лежала с закрытыми глазами.
— Она умерла… она умерла! — зашмыгал носом Керт, начиная плакать.
— Ох ну и выпорют же тебя, Джордж Эндрю, если ты ее убил! — сказала Аннабела.
— Может, она только притворяется, — всхлипнул Керт.
— Посади на нее червяка. У меня есть тут в жестянке… Если она только прикинулась мертвой, то вскочит.
Ди слышала это, но была слишком испугана, чтобы открыть глаза. (Может быть, они уйдут и оставят ее одну, если будут думать, что она умерла. Но если они посадят на нее червяка…)
— Ткни ее булавкой. Если кровь пойдет, то она не мертвая, — сказал Керт.
(Она могла бы вытерпеть булавку, но не червяка.)
— Она не мертвая… она не может быть мертвой, — прошептала Дженни. — Ты просто напугал ее до обморока. Но если она очнется, то завопит на весь дом, и тогда дядя Бен придет и исколошматит нас до полусмерти. Лучше бы я не звала ее сюда, эту трусиху!
— Может, мы могли бы отнести ее к ней домой, прежде чем она очнется? — предложил Джордж Эндрю.
(О, если бы только отнесли!)
— Не сможем — слишком далеко, — сказала Дженни.
— Да ну, всего четверть мили короткой дорогой. Возьмем каждый за руку и за ногу — ты, Керт, я и Аннабела.
Ни у кого, кроме Пенни, не возникла бы такая идея, и никто, кроме них, не осуществил бы ее, даже если бы она и возникла. Но они привыкли делать все, что только придет в голову, а гнев главы семейства был не шуткой, и его следовало, если возможно, избежать. Отец не утруждал себя их воспитанием, пока они не переступали определенную границу… но уж если переступали — держись!
— Если она придет в себя, пока мы несем ее, мы просто бросим ее и убежим, — сказал Джордж Эндрю.
Но не было ни малейшей опасности, что Ди придет в себя — она затрепетала от счастья, когда почувствовала, что ее подняли за руки и за ноги. Они тихонько спустились вниз и вышли из дома, прошли через двор и по длинному клеверному полю, мимо леса, вниз холма. Два раза им пришлось положить ее на землю, пока они отдыхали. Теперь у них не было сомнений, что она мертва, и все, чего они желали, это отнести ее домой так, чтобы никто их не увидел. Если Дженни Пенни никогда прежде не молилась, она молилась теперь — о том, чтобы никто в деревне не бодрствовал в этот час. Если им удастся отнести Ди Блайт домой, они все смогут утверждать, хоть под присягой, что она очень захотела домой перед сном и ушла. Что случилось потом, их не касается.
Ди решилась один раз открыть глаза, пока они отдыхали и обсуждали эти свои планы. Спящий мир показался ей пугающе чужим. Ели были темными и враждебными. Звезды смеялись над ней.
(Мне не нравится такое огромное небо. Но если я еще немного продержусь, то скоро буду дома. А если они узнают, что я не мертвая, то просто бросят меня здесь и я никогда не доберусь домой одна и в темноте.)
Положив Ди на крыльце Инглсайда, Пенни бросились наутек. Ди боялась очнуться слишком быстро, но наконец отважилась открыть глаза. Да, она была дома. Даже не верилось, что это правда. Она поступила очень плохо, не послушавшись маму и Сюзан, но была уверена, что никогда больше так не поступит. Ди села, и по ступенькам к ней подкрался Заморыш и, мурлыкая, принялся тереться об нее. Она обмяла его и прижала к себе. Ах, какой он был милый, теплый, дружелюбный! Войти в дом, думала она, ей, вероятно не удастся — Сюзан, конечно же, заперла все двери, раз папа уехал, а будить Сюзан в такой поздний час она не смела. Июньская ночь была довольно холодна, но Ди это не пугало — она ляжет в гамак и свернется там, обняв Заморыша и зная, что совсем рядом, за этими запертыми дверями, Сюзан, и мальчики, и Нэн, и родной дом.
Какой необычный этот мир после наступления темноты! Неужели все в нем спят, кроме нее? Большие белые розы на кусте у крыльца выглядели в ночи как чьи-то лица. Запах мяты казался другом. В саду мерцали огоньки светляков. Что ж, она тоже сможет похвастаться, что спала под открытым небом всю ночь.
Но этому не суждено было произойти. Две темные фигуры вошли в ворота и направились по дорожке к дому. Гилберт свернул за угол, чтобы влезть в окно кухни и открыть дверь изнутри, но поднявшаяся по ступенькам Аня остановилась, в изумлении глядя на несчастную девчушку, что сидела на крыльце, крепко обнимая кота.
— Мама… ах, мама! — Она была в безопасности — в маминых объятиях.
— Ди, дорогая! Что это значит?
— Ох, мама, я не послушалась, но мне так жаль, и ты была права, а Гэмми такая отвратительная… но я думала, вы вернетесь только завтра.
— Папе позвонили из Лоубриджа. Завтра предстоит оперировать миссис Паркер, и доктор Паркер хочет, чтобы папа срочно приехал к ним для консультации.
Так что мы сели на вечерний поезд и пришли пешком со станции. Теперь расскажи мне, что случилось…
Вся история была рассказана всхлипывающей Ди к тому времени, как Гилберт вошел в дом и открыл изнутри парадную дверь. Ему казалось, что он почти не произвел шума, влезая в окно, но уши у Сюзан были такие, что, когда дело касалось безопасности Инглсайда, она услышала бы даже, как летучая мышь пискнет, и она тут же, прихрамывая, в халате, накинутом поверх ночной рубашки, спустилась по лестнице в переднюю.
Последовали восклицания и объяснения, но Аня поспешила прервать их:
— Никто не винит вас в случившемся, Сюзан, дорогая. Ди поступила очень нехорошо, но она знает это и, как я думаю, уже наказана. Мне очень жаль, что мы обеспокоили вас. Вы должны поскорее вернуться в постель, а доктор осмотрит вашу ногу.
— Я не спала, миссис докторша, дорогая. Неужели вы думаете, я могла бы уснуть, зная, где находится это бедное дитя? И, несмотря ни на какую ногу, я собираюсь приготовить вам по чашечке чая.
— Мама, — сказала Ди со своей собственной, такой белой подушки, — папа когда-нибудь обращался с тобой жестоко?
— Жестоко? Со мной? Что ты, Ди…
— Пенни сказали это, сказали, что он бил тебя…
— Дорогая, ты уже знаешь, что представляют собой Пенни, так что теперь у тебя хватит ума, чтобы выкинуть из головы все, что они сказали. Гадкие сплетни не такая уж редкость; их сочиняют люди, похожие на этих Пенни. Пусть тебя не тревожат мысли об этом.
— Ты будешь ругать меня утром, мама?
— Нет. Я думаю, ты уже получила урок. Теперь спи, моя драгоценность.
"Мама такая здравомыслящая", — было последней мыслью засыпающей Ди.
Но Сюзан, когда наконец мирно вытянулась в постели, удобно положив ловко и умело забинтованную ногу, говорила себе:
— Надо будет поискать утром частый гребень, и, как только увижу мою прекрасную мисс Дженни Пенни, отделаю ее так, что она долго меня не забудет.