— Дались тебе эти ошибки, — миролюбиво проворчал Леня. Он был готов терпеть что угодно, лишь бы она не проваливалась в никуда на ровном месте.
— Да как ты не понимаешь! — с горячностью воскликнула Аня. — Они такое говорят! Вчера эта же девица выдала: «Квартира кишит недоделками».
— И верно, Ленечка, Аня правду говорит, пора уже ремонт сделать, — вмешалась Александра Ивановна, обладавшая уникальной способностью вывернуть наизнанку любое высказывание, расправляясь со словами, как с полуфабрикатами. Для нее не составляло труда слова подать на блюде с самыми разнообразными приправами и превратить исходный продукт, посолив, поперчив или залив приторно-сладким кремом, в то, что будет есть лично она.
— Сделаю, — отмахнулся Леня. — Найму бригаду и осилим евроремонт. Стоит он немерено. Но есть у меня одна мыслишка… Ладно, об этом в другой раз. А ты можешь спокойно телек смотреть? Что ты все время компромат выискиваешь?
— Я не выискиваю. Он сам отовсюду вылезает. Все! Молчу!
Ну что за жизнь? Задумываться нельзя. Говорить то, что хочется, нельзя…
Резкий звонок вырвал ее из очередного нырка на глубину. Пришла Оля, молоденькая соседка, новоиспеченная мама двухнедельного Филиппа, и принялась уговаривать Аню немедленно зайти к ней, «а то я его завернула, а он весь развернулся и руками машет!».
Аня заглянула в комнату, где мирно беседовали Александра Ивановна и Лариса, точнее, Александра Ивановна плела бесконечную словесную нить, а Лариса поддакивала.
— Я на пять минут к Оле выйду. У нее опять Филя распеленался. — И ушла.
— Наша Анечка в своем репертуаре, — снисходительно бросила Лариса ей вслед. — Она и в школе такой же была. Прицепится к какому-нибудь предложению — и давай хохотать, будто это анекдот. Не понимаю, чего тут смешного? Слишком уж она заумная. Проще надо быть, и люди к ней потянутся.
— Ничего. Вот дите родится, некогда ей будет всякими глупостями заниматься, — постановила Александра Ивановна.
— А не сварить ли нам кофе? — предложил Леня.
— Свари, Ленечка. Ой, Ларисочка, Леня у нас кофе варит прям необыкновенное, — похвасталась Александра Ивановна.
— Ой как интересно! — восхитилась Лариса и тут же увязалась за ним в кухню набираться опыта по приготовлению божественного напитка. Он хоть и Анькин муж, но все равно мачо на все сто. Табу для нее не существовало, она кокетничала, не строя далеко идущих планов. Так обленившаяся домашняя кошка, у которой вероятность встречи с живой мышью сведена к нулю, точит когти, повинуясь инстинкту.
Аня вернулась, когда все трое уже толкались в тесной прихожей, собираясь уходить: Александра Ивановна и Лариса по домам, а Леня в качестве извозчика, не обращая внимания на такую мелочь, как пара-тройка рюмочек, пропущенных по традиции за ужином. Распрощались, расцеловались, повосхищались напоследок приятным вечером, поуверяли в готовности как можно быстрее встретиться вновь (ты, Ларисочка, заходи к моим деткам, не стесняйся; конечно, приду, особенно если Леня опять такой же кофе сварит; приходите, мама, и спасибо за грибы, очень вкусные; давай, Лора, пока, и не бери особо в голову; ну все, Ань, я быстро, только развезу всех по домам), с чем и отбыли благополучно.
Дождавшись, когда ушедшие скрылись в темной глубине нижних этажей, она притворила дверь и облегченно прислонилась к ней ноющей спиной. Устала. Какое блаженство остаться в одиночестве пустой квартиры, в тишине. Самая большая роскошь — тишина. Мягкая, глубокая, умиротворенная тишина, надежная сообщница, подставляющая невидимые ладони под тягучий караван мыслей, верная спутница в сладких блужданиях. Можно думать о ребенке и слушать его, осторожно дотронувшись пальцами до живота. Можно пересматривать прошедший день, сотканный из бегущих картинок, запахов, звуков… Душно. Надо проветрить.
Она вошла в большую комнату, распахнула балконную дверь, в нее ворвался влажный весенний ветер, позаигрывал с занавеской, подбрасывая струящийся шелк, полистал журнал, брошенный на диване, пробежал по стене и взметнул листы перекидного календаря. Благодать! Аня пошла в кухню — впустить еще один ветер в форточку. Заодно и в мойку заглянуть: наверняка кофе пили, пока она с соседским Филей сражалась. Так и есть. Три чашки с затейливо расплывшейся черной гущей скучали на разделочном столе.
А джезва в бурых потеках стояла на забытом Цвейге, залитом лужицей фирменного напитка. Наверное, горячая была.
Глава семнадцатая
Ожидание
Из-за чего люди расходятся? Должно быть, что-то страшное должно произойти. Измена, предательство, подлость… Но ведь ничего этого не было. Отчего тогда глухая тоска наваливается, душит, гложет исподволь? Даже домой идти не хочется.