Красота! Здравствуй, утро туманное! Здравствуй, прохлада! Привет, голуби! Прощай, школа! Ну, почти прощай. Что там осталось-то? Сдать выпускные экзамены, но это пустяки. Их все сдают. Валентина на последнем классном часе перестаралась. Заявилась и бухнула: «Здравствуйте, мужчины и…» А что дальше делать — не знает. Все от смеха давились, а она выкрутилась: «и девочки!» И нечего было выпендриваться. Без ее глупостей понятно, что начинается настоящая взрослая жизнь!
Интересно, а какие сапоги будут давать? Хорошо бы высокие, до колена, на шпилечке. Хотя, конечно, могли бы дать лучше туфли и отрезы на платья — для выпускного вечера они гораздо нужнее, чем сапоги и куртки. Но, с другой стороны, нечего перебирать. Спасибо и за это. «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!» — замурлыкала вполголоса.
Автобусы не ходили — водители вторую неделю бастовали, требуя зарплаты, поэтому ничего не оставалось, как мчаться бегом. Благо, до магазина было не очень далеко — всего три квартала. Улицы в этот ранний час были пустынными, лишь помятая машина, набитая загулявшими братками, проехала, виляя, мимо. Бритоголовые парни с толстыми золотыми цепями на бычьих шеях, одетые в одинаковые цирковые малиновые пиджаки, засвистели было вслед длинноногой девчонке, прокричали нечто непереводимое, долженствовавшее означать восхищение, но Аня метнулась в первый попавшийся подъезд, и утомленные бессонной ночью ухажеры отстали.
У магазина клубилась густая толпа. Командовала ею чья-то мамаша-общественница с шестимесячной завивкой и в золоте, изобильно нанизанном на шею и пальцы. Она мигом пристроила Аню в очередь на законных основаниях, написав ей на ладони номер «373» шариковой ручкой, и приказала никуда не отлучаться, чтобы не вылететь без права на восстановление. Затем она внесла фамилию в специальную тетрадочку, продублировав номер с ладони во избежание подделок. Мера эта была более чем оправданна: и в более надежных очередях за маслом сливочным, маслом растительным, сахаром и синими цыплятами, едва вступившими в период отрочества, периодически возникало смятение и длительное расследование — кто за кем стоял, кто ненадолго отлучался, кто кого просил предупредить про женщину в серой шляпке или дедушку в очках.
До открытия магазина оставалось еще часа три. Взрослые — родители, бабушки, просто родственники и совсем даже не родственники, при поддержке личных связей получившие талоны, — стояли смирно, образуя прочный каркас расползающегося порядка, и бдительно следили за нарушителями, так и норовившими сбиться по классам, игнорируя присвоенные им номера.
Пронесся слух, что с черного хода уже выносят груды одежды и обуви и даже подогнали грузовик, предназначенный для перевозки товара в неизвестном направлении. Мобилизовавшись, активисты выставили пост у заднего крыльца. Ненадолго успокоившись вовремя принятыми мерами, взрослые, вновь раздираемые сомнениями о возможном сговоре своих представителей с потенциальными расхитителями, организовали группу контроля, которая через каждые десять минут бегала за угол проверять честность постовых.
— Аня! Иди к нам! — из толпы призывно махала рукой Лариска, привстав на цыпочки.
Протиснувшись, Аня обнаружила кучку одноклассников, и среди них — Белкина. Их связывала маленькая тайна, состоящая из цепи забавных совпадений — случайных встреч на улице. Это началось еще прошлой зимой, когда они столкнулись на узкой тропинке, протоптанной между сугробами. Ничего особенного не произошло, они наскоро обменялись незначащими словами и разошлись. Но потом попадались друг другу на глаза так часто, что стали поначалу шутить по этому поводу, а потом и удивляться. Необъяснимым было их взаимное притяжение. Для Ани стало привычным оглядываться по сторонам: где Белкин? И если по дороге в магазин не встречала его, чего-то не хватало.
— Привет! — радостно воскликнула она и, усмехнувшись, спросила: — Тебе тоже нужны женские сапоги?
— Мадам! — галантно ответил Белкин. — Мужчины тоже иногда носят обувь, да будет вам известно.
— Известно-известно! Но очень интересно, с кем это ты вчера в видеосалон ходил? — спросила любопытная Лариска.