Весело поужинали все вместе, даже крестный слез с печки, хотя до этого неделю не подымался, хворал. Анюта проспала всю ночь как убитая, а утром побежала на ферму и помогла матери убраться.
— Крестная, когда опять пойдем на базар? — спрашивала она.
— Я еще от прошлого базара не отошла, а ты меня снова гонишь. Если и пойдем, то через месяц, не раньше.
Анюта услышала и запечалилась. Настя не удержалась, тут же рассказала куме, с кем беседует ее дочка по ночам во дворе. Кума задумалась: вот я как-будто в своем уме, никуда с него не трогалась, но каждый день хожу по двору, топчу это место и давно не вспоминаю, что там стоял наш дом. Столько было горя, что у меня всю душу выжгло, стала я беспамятная, равнодушная, ничего мне неинтересно и нерадостно. И покойников своих дорогих редко вспоминаю, и они ко мне не ходят, никогда не снятся. А как хотелось их повидать, хоть бы во сне. А она, видишь, дурочка, а все помнит. Тогда, спрашивается, на что он нужен, наш ум?
Настя от души посмеялась над такими ее рассуждениями. Потом подруги обнялись и поплакали. А утром хватились Анютки — нет ее! Только что была на глазах, напрянулась, вышла и пропала. Кинулись туда, кинулись сюда… Старухи у колодца видели: только что прошествовала по дороге ваша Нюрка, да бодро так шагала, словно за делом. Это она в Гобики пошла, сразу догадалась Настя. Стали с нетерпением поджидать ее обратно. Вернулась, довольная, улыбается, села ужинать.
— Ну что, сбегала? — с обидой накинулась на нее мать. — Ты хотя бы предупредила, а то украдьми ушла. Рассказывай, кого видела, кого встретила по дороге?
Анюта им с удовольствием рассказала, кого встречала, на базаре она не была, а простояла возле вокзала, глядела на поезда, прошло два пассажирских, а как замерзла, побежала домой. Прожив спокойно дня три, Анюта снова исчезла. Так началась для нее новая жизнь, часть которой, лучшая часть, проходила в дороге. Она освоила много новых дорог и проселков. Осталась ли хоть одна дорожка или тропинка в округе, не хоженная — не мерянная ее ногами? Бегала она в Мокрое, а от Мокрого на хутор к Домне и дальше, до Починка. Бегала через Голодаевку и Прилепы в далекое и загадочное Красноселье, в котором ни мать, ни Настя никогда не бывали, не пришлось. А когда пустили автобус до районного поселка, она целую неделю, день в день, ездила туда и обратно. Очень полюбилось Анюте кататься на автобусе, но недолго мамка давала деньги на билет. И крестная ворчала:
— Ишь, прокатчица, так можно все прокатать и на керосин не останется.
Анюта погоревала несколько дней, но как-то утром встала и пошла пешком, не испугалась, что далеко, тридцать километров. И не пожалела! Эта дорога совсем не походила на проселки, ведущие в Гобики, Мокрое и Красноселье. На проселках, бывало, за весь день не встретишь ни души, не говоря уже о машинах. А на этой большой дороге Анюту то и дело подбирали то подводы, то грузовики. А что народушку по ней хаживало, и знакомого и незнакомого! И все ей кланялись, и она всем кланялась и здоровалась в ответ.
Нравилось ей, что за спиной то и дело оставались большие и малые деревни и хутора. А сразу за Липками она вступала в дремучий сосновый бор, гордо реяли над головой кроны величавых сосен, мрачно обступивших дорогу. В непогоду и вечером здесь было темно, как в полночь, и становилось немного не по себе. Но вскоре дорога снова вырывалась на волю и до самого поселка петляла в просторах полей, лугов и редких перелесков.
Анюта шагала и шагала, ни о чем не думая, и скоро теряла себя, свое бренное тело, оставалась только блуждающая по дорогам неприкаянная душа. За это она и любила дороги.
Спрашивали у доктора, что с ней делать, может, запирать, чтоб не уходила бродить? Но доктор сказал: запирать не надо, пускай бегает, в дороге она обретает гармонию.
— Что, что она в дороге находит? — недоверчиво переспрашивала Настя.
— Покой. Покой и мир, — объяснял крестный.
И так понравилось ему это слово, что он долго, лежа на печке, размышлял, а потом поделился своими размышлениями с бабами: например, самые гармоничные существа на земле, не люди, а коровы и лошади, весной от мучений и бескормицы превращаются в жалких, задерганных кляч. Так и наша Анютка. В тесной хате и на ферме, среди крикливых доярок, быстро разрушается ее гармония, больше двух-трех дней такой жизни она не выдерживает. И вот уже проклевывается тоска и беспокойство, и растет, растет, и гонит ее из дома бродить по дорогам…
Быстро приметили Анюту не только в ближних, но и в дальних деревнях. Говорили, поглядывая в окошко: вон опять дубровская дурочка побежал, Печаль моя. Приспособили ее для поручений. Старушки стерегли на дороге и слезно просили: дочь, зайди в аптеку. Анюта прятала в карман бумажку с названием лекарства и деньги. Все поручения исполняла аккуратно. Например, горько нужно послать весточку в поселок, а как? А тут на радость всем бежит Анюта. Ей и наказывают: