— Какие раньше были бабы праздничные! А теперь праздничные все померли, остались одни будничные, — часто повторяет мать.
Только одна у нее осталась достойная собеседница — старшая дочка. С тех пор как Любаша вышла на пенсию, стала чаще к ним ездить. Первым делом она выслушивает подробные рассказы о снах. Каждую ночь снятся матери дорогие покойники, это они зовут к себе, скоро уже, скоро… Она хоть сейчас готова, не дожидаясь завтрашнего дня, все смертное собрано. Но каждый вечер горячо молит Бога ее чуть-чуть попридержать, страшно подумать о том, что Анюта останется одна.
— Мама, я же обещала тебе, что не брошу ее и не отдам в больницу, — терпеливо повторяет в который раз Любаша.
Мать не может наглядеться на свою любимицу, с каждым годом Любаша становится все больше похожа на отца, те же голубые глаза, даже голос тот. Правильно говорил крестный, что она всю семью восстановит. И восстановила! От двух мужей родила четверых детей, а те ей — семерых внуков. Толик-сердечник рано умер, но и второй мужик хороший достался Любаше. И живут они не в казенной квартире, а в своем доме с садом и огородом.
Старушки уже начали разбредаться по своим хатам, когда дорога перед Анютой покатилась с пригорка прямо к прилеповскому лесу. Отсюда замаячили огоньки их деревенек, и слышно было, как собаки брешут. Она прижалась щекой к березе, чтобы дерево забрало ее усталость и взамен дало немного силенок добрести до дому.
Темный лес словно оцепенел и ушел в себя. До утра, когда заурчит первый трактор и потащит сено на ферму, лес будет жить своей настоящей, таинственной жизнью. И Анюта, чтобы его не тревожит, старалась дышать пореже. Да и не вредны лесу такие бездумные и беззаботные существа, как она. Анюта знала здесь каждый кустик, и лес давно к ней привык.
Сколько раз она и ночью здесь пробегала, но никогда не боялась и не знала, что такое страх. Но вдруг вспомнился плачущий дед на станции, и ей стало грустно и тоскливо. Как легко и весело ей на дороге, в лесу и как невыносимо среди людей, жалко их, а помочь нечем.
Она снова зашагала по дороге, торопилась. Мать уже молится, изредка взглядывая на божницу снизу вверх. Для нее это непросто, так согнула ее болезнь и вперила глазами в землю. Я как крючок стала, только на дверь меня вешать, посмеивалась сама над собой старушка. Прочитав все положенные молитвы, она обязательно говорила с Богородицей и святыми своими словами, просто от себя. Поговорит и посмотрит на часы…
Анюта уже вышла из леса в чисто поле, и ветер с остервенением набросился на нее. Уткнувшись подбородком в воротник телогрейки, она крепко прижала к груди кулачки и зашагала. Порывы ветра сдували ее на обочину, как былинку, крепдешиновая юбка беспомощно плескалась у колен. Но вот уже мостик через Десенку, за ним Прилепы, осталось всего ничего, радостно ахнула про себя Анюта.
Вдруг представился ей, как на ладони, весь Божий мир. Далеко-далеко, на все четыре сторонки тянутся только леса да поля, речки и озера. И в этом лесном царстве — редкие пятнышки городов и деревень, среди них и Дубровка. Давно уже с таким нетерпением не стремилась Анюта домой, в свою теплую хатку, к матери.
Наверное, стоит ее мамонька сейчас на крыльце, набросив на плечи тулуп, и вслушивается. А кругом такая тишь, ни звука-ни шороха, даже с крыш не капает, и корова задремала в пуньке, и добрые люди на ночь свет гасят. Не слыхать-не чуть ее Анютки, не чвыхают ее сапоги, не раздается тихое покашливание.
— Вот где она ходит, где ее носит! — бормочет старушка, — Ах ты непутевая моя скиталица, печаль ты моя!