- А может, не надо его выдавать, Саш? Раз мужик имеет заначки, значит, хозяйственный, а не какой-нибудь в поле ветер. А если он еще и тещу с той заначки оделяет! Таких зятьев мне что-то не приходилось встречать.
Матери не понравилось, почему они украдкой друг от друга ее одарили, нехорошо это. Но у Насти на все готов был ответ:
- Потому что они еще друг к дружке не привыкши, не распознамши: и года ведь вместе не прожили.
А деньги были так ко времени! Домна с батькой собирались в Мокрое рамы заказывать. Хотелось позвать хорошего печника с Бахотка. Настя собиралась снова на станцию бежать, а мамка подумывала о том, чтобы машинку продать, на одной самогонке не построишься.
- Это надо ума лишиться - машинку продать! - бушевала Настя. - Ни в коем разе! С машинкой ты всегда себе и детям кусок хлеба заработаешь.
- Мам, ну а теперь-то достроим хату к зиме? - тревожно выспрашивали Анюта с Витькой.
- Вы же видите, как нам, дуракам, везет! Стекло у нас есть, рамы считай что есть, крыша полезла. К зиме будем в своей хатке, не сомневайтесь.
К сентябрю стройка стала походить на дом - с крышей, окнами, дымящейся печной трубой. Только полы настелили не до конца и двери не навесили. Однажды вечером Анюта зашла внутрь, постояла молча, обмерила шагами вдоль и поперек и вдруг решила: сегодня она будет ночевать здесь, даже если никто не согласится с ней переехать, даже если придется спать на полу. Больше в землянку не вернется!
Но мать с крестной быстро позволили себя уговорить. Им самим до смерти хотелось в новый дом, да деды закопались с полом и дверь не успели привезти из Мокрого. Вместо двери навесили войлок, не от холода, а просто от улицы, на дворе еще было тепло.
Пока они устраивались, окна все синели и синели. Главным чудом в этой маленькой хатке были окна. Анюта все ходила и выглядывала в окна. И ужинала, поставив кружку на подоконник. Они долго сидели на теплой лежанке и радовались. Потом постелили себе прямо на полу - доски показались мягче перины после ненавистного подпечья. Утром Анюта увидела солнечные пятна на полу и окна, полные солнечного света. К этому невозможно было привыкнуть после землянки.
Маленькая это была хатка, похожая на придел в старом доме. Десять шагов вдоль, семь - поперек. Как войдешь - налево печка с лежанкой. По одну сторону от печки крохотная спаленка. Мать с Настей сколотили из досок нары, повесили занавеску - и спальня готова. А по другую сторону от печки такая же занавешенная кухонька.
Одна горница в старом доме была раза в три просторней этой хатеночки. Но Анюте так полюбилась хатка, что она все реже вспоминала дом и совсем перестала о нем тосковать. Еще долго они обустраивали новое жилье. Полы не были достелены, ходили по одной досочке до порога, а с порога прыгали прямо на землю.
- А будет у нас хоть какое крылечко, коридорчик? - приставал Витька.
- Молчи ты, брат! - сердито отмахивалась крестная. - Какой тебе коридорчик! Глаза не верят, что хатка стоит и мы в нее влезли. Крылечко на другой год прилепим.
А пока обили войлоком дверь, вместо крыльца поставили два чурбана, на них - доску. И зажили.
Зимой, открывая дверь, Анюта ждала крика: закрывай скорей, холоду не напусти! И сама строго следила за нерасторопным Витькой. Из хаты всегда виделось, что входящий замешкался. Но скоро Анюта поняла, что это заблуждение: чем торопливей будешь стараться протиснуться в дверь, тем вернее в ней застрянешь.
Была ли такая горькая необходимость беречь тепло? Маленькая, экономная печка, сложенная не дедом Устином и мамкой, а настоящим мастером-печником, хорошо топилась и стойко держала тепло целый день. Но пока не пристроили сенцы и улица стояла прямо за порогом, все они любили играть в эту игру. Вот "влезает" неповоротливая Настя. Ее рыжий сборчатый полушубок и синяя шаль припушены инеем. Вокруг Насти бесом клубится и приплясывает мороз, белым паром путается у нее под ногами. Настя топает валенками, размахивает руками - отбивается от него как может.
- Ты погляди только, Настя, сколько ты холоду напустила! - радостно кричит Витька.
- Я его не пускала, он сам проскочил, - оправдывается крестная.
Незваный гость таял на глазах, холодом пробегался по ногам и закатывался куда-то под стол. И так несколько раз за вечер. Заходили соседки посидеть в их уютной, теплой хате, забегали Анютины подружки - то и дело хлопала дверь. Теперь их с Витькой трудно было уложить спать: хотелось посидеть подольше с книжкой или понежиться на печке, прислушиваясь к бабьим разговорам. В землянке не засиживались, там хотелось, чтобы день поскорее миновал, а новый бы не начинался.
Очень короткое время - осень и зиму - Анюте жилось хорошо. Казалось, все потихоньку налаживается, деревня отстраивается, война откатилась далеко-далеко и вот-вот закончится. Осталось дожидаться батю и Ваньку. Ну и что, что они редко пишут. Крестный не писал несколько месяцев, а потом оказалось, что он в госпитале лежал, и скоро его комиссуют подчистую. Всяко бывает.
Это позабытое чувство покоя и довольства подарили Анюте не только полные света окошки в новой хате, но и школа. В школу она всегда ходила с радостью. Даже прошлой зимой. Они сидели в нетопленых, полуразрушенных классах и пытались чему-то учиться. Через два-три часа учительница распускала их, и все разбредались по своим землянкам.
За лето пристроили новое крыло к школе - четыре просторных класса. Прислали двух новых учительниц. К ним бегали голодаевцы и "козлы", учились в три смены, и в классах сидело по сорок-пятьдесят человек. Школа безропотно принимала эту ораву, шумную и утомительную. В иной день Анюта еле доносила до дому свою тяжелую головушку, падала замертво на топчан, но засыпала со счастливой мыслью: завтра утром снова в школу.
Не столько учеба манила Анюту. Учебой их не слишком нагружали. По некоторым предметам на весь класс доставался один учебник. После уроков читали вслух домашнее задание. Чернил и тех не было, разводили сажу. Мамка научила их делать чернила из бурака. О тетрадках давно забыли, какие они есть. Писали на чем придется.
Выручала Любаша, привозила старые газеты. На газетах долго можно было писать по чистым краешкам.