На третий день он уже пошел в контору, выписал лес на хату. Карп обрадовался лишним рукам, даже обещал привезти ему лес, как фронтовику. Но дядя Сережа не торопился впрягаться в колхозную лямку. Вот тут и услыхала Анюта бабий шепоток за спиной у крестного - инвалид, инвалид, не жилец, не жилец. Почему инвалид, она не могла понять. Вроде руки-ноги на месте, только ходит медленно и часто задыхается.
С тех пор крестный целыми днями возился на своей стройке. Поработает потихоньку, посидит, щурясь на солнышко. Деды подойдут ему помочь. По воскресеньям устраивали толоки. Быстро поднялась избушка. И пока тянулась стройка, Анюта с Витькой там пропадали, слушали интересные разговоры. Это не то что бабий гомон - все про домашнее, сто лет известное, на зубах навязшее.
Кроме разговоров, на стройке бывали перекуры: у крестного только один, в середине дня, у дедов чаще. Почему так ждала Анюта этот перекур? Потому что в эти полчаса крестный был полностью в их власти, спрашивай о чем хочешь. Давал Витьке приказ: сторожи! Витька обегал кругом - Насти не видно. Насти и не могло случиться, она на дойке в это время.
Крестный сворачивал папироску и затягивался. В такие минуты он любил порассуждать. Но однажды Настя его поймала. Как она кричала!
- Сдохнешь, зараза, не успеешь хату достроить! Доктора тебе не указ! меня ты никогда не жалел!
Крестный очень расстроился.
- Погляди, это ж одна солома, мне бы только дымку глотнуть. Это ж не курение, а один самообман.
- Дымку тебе захотелось? Торкни голову в печку да глотни!
Два-три дня Настя бычилась на своего Федотыча и в сторону его не глядела, как будто в доме его нет. В отместку Анюта три дня не разговаривала с крестной, только "да", "нет" - и глаза отводила. И как у нее совести хватило, у Вардепищи этой дурной, ругать такими словами крестненького, фронтовика, всего израненного и больного! И правильно бабы ее ругают, она шальная, невыносимая.
Поздно вечером возвращался он со стройки. Бывало, еле бредет. Анюта чуть не плакала от жалости, глядя на него из окошка. Он еще на порог не ступит, Анюта уже тащит из печи чугунок:
- Крестный, горяченького поешь!
Из-за Настиной забастовки и мамка вставала поухаживать за кумом. Нальет воды в рукомойник, спросит:
- Поставить быстро самоварчик, кум?
- Не надо, Саш, я молочка попью.
Они садились все вместе за стол, смотрели, как дядя Сережа ест, разговаривали. А Настя просто места себе не находила: то ерзает на лежанке, то хлопает дверьми - все равно никто на нее внимания не обращает. Так тебе и надо!
Но не долго продолжалась между ними эта остуда. Как-то днем заглянула Анюта на стройку. Почему такая непривычная тишина стоит, никто не стучит молотком, не грохочет досками?
Полы уже заканчивали стелить. Если бы крестный просто лежал на этом недостеленном полу, Анюта бы не испугалась. Он был какой-то распластанный, словно неживой. А Настя металась рядом, под голову ему подкладывала платок, поила из кружки.
Позвали фельдшерку из Мокрого. Но чем могла помочь фельдшерка? Крестный полгода лежал в госпитале в Москве, две операции пережил, и то не вылечили. Права была Настя - нельзя ему курить. Только она хотела руганью его отучить, а кума с Анютой взяли уговорами. Крестный собрался с силами - и бросил.
В начале июля вставили первую раму. Анюта подмела стружку, распахнула окно и долго смотрела на улицу. На той стороне за лето выросли еще две хатки. Соседи потихоньку выкарабкивались из земли.
Деды закурили, а крестный, покусывая соломинку, хмуро поглядывал куда-то за речку. А то лучинку отщипывал и грыз. Говорил, очень помогает, когда курить хочется. Анюта подозвала его к окошку, протянула старую газету. Крестный, отвлекшись от табачных дум, с интересом стал читать. На одном чистом крае Анюта аккуратно записала семь имен. Ровно семь солдат-дубровцев вернулись с войны живыми. На другом чистом крае еще девять фамилий - это прилеповцы и голодаевцы. Самая широкая белая полоса внизу густо исписана именами и прозвищами дубровцев, ушедших на войну. Анюта несколько дней считала и со счету сбилась.
Хотела спросить у крестного, куда подевалось столько народу. Он сам там был и знает.
- Подойдут еще, - буркнул он, положив газету на подоконник. - Война только кончилась, должны подойти.
Анюта как будто впервые увидела крестного после долгой разлуки. Совсем старик дядя Сережа: волосы седые, сгорбленная спина. Она помнила его молодым, крепким, темноволосым. Таким он и оставался для нее до сегодняшнего дня и постарел в один миг.
Крестный побрел по двору, перекусил и отшвырнул лучинку. Анюте показалось, что он не мог и не хотел отвечать на ее вопрос, ну она и не стала его теребить. Не то что Витька. Тот замучил вопросами: дядь Сережа, когда же придет наш батя? почему его все нет? И каждый раз крестный долго и терпеливо уговаривал его подождать.
Наверное, и Анюта надеялась услышать от крестного что-нибудь бодрое и утешительное. Но вместо этого другое на ум взошло. Вдруг вспомнились ямы деда Хромыленка. Она притихла и опустилась на табуретку. Снова в ней жизнь остановилась и сердце замерло, как раньше бывало, когда она слышала страшные новости.
Настя вошла и удивилась: что это с крестницей, сидит как замороженная, не слышит, чего ей говорят.
- Сбегай в лес с девками, подпитайтесь чуток, малина, говорят, уже краснеет, земляника не отошла, сморчков мне набери не забудь.
Каждый день ходили они в лес целыми стайками - девчонки, малышня, старушки приплетались. Лес уже начал подкармливать. До настоящих грибов еще не дожили, но сморчки с конца мая собирали. Настя варила из них вкусную похлебку, и на жаренку они были хороши. Ну и что ж, что с виду неказисты и похожи на поганки, защищала Настя сморчки, зато смачные какие, вкуснее рыжиков.
Только что черемша отошла. Черемшу таскали из лесу мешками. Ели с хлебом. Соскучились по траве. Настя кромсала черемшу прямо на сковородку, заливала молоком и тушила на плите. Это блюдо можно было хлебать и так, и с картофельной лепешкой, когда хлеба не было.
Анюта приносила из леса не только черемшу, грибы и ягоды, но и букет цветов. Настя фыркала: отдай это сено Суббоньке, зачем ты его в горлач сунула да на стол поставила?