- Это все басни, бабьи плетухи, - говорили Анютины подруги.
Но басня всем понравилась, и женщины охотно ее пересказывали. Кочуя из рук в руки, басня обрастала все новыми подробностями. В Дрыновке уже рассказывали, как студент обещал жениться, а сам пропал навсегда, как Анюта ждала его месяц, полгода и, не дождавшись...
Лет через десять даже местные, дубровцы, не могли толком объяснить, почему Анюта стала "чудаковатой". Была ведь хорошей, справной девкой, ходила на вечеринки, пела и плясала. И ухажеры у нее имелись. Правда, одна бабка как-то при Насте обмолвилась, что Нюрка и в детстве была чуть с плошинкой, молчаливая, диковая.
Настя как разбушевалась:
- Ах ты, сучка брехливая! Наша Анюта была с плошинкой! Да она одни пятерки из школы носила! Если б не болезнь, далеко бы пошла, как Любаша, стала бы ученой.
Бабы еле ее утишили. Кое-кто помнил Анюту хорошей, красивой девушкой. Помнили они, что началось все с болезни. И хотя доктор Юрий Григорьевич дал ей бумаги, по которым даже Карп боялся гонять ее на работы, без тяжелой работы в деревне не проживешь. Надо косить, сажать огород, дрова заготовлять.
Может, и работа сгубила Анюту. Но в Голодаевке в ту пору жил парень туберкулезный, работал понемножку на своем дворе, и голова у него была ясная. При Насте боялись поминать некоторые памятливые бабы заезжего молодца Петьку Карабина. Что за Карабин такой. почти никто из местных его не знал. Но якобы он тоже стал причиной Нюркиного помешательства.
Время все путает. Какие-нибудь десять-двадцать лет неузнаваемо меняют прошлое. Даже если убрать глупые домыслы и издержки чужих мнений, все равно никому не удастся вернуть прошедшее в чистом виде и понять, как же все было на самом деле.
5
Когда Петька Карабин появился в Дубровке, он уже несколько лет как перестал быть деревенским и старался не вспоминать свою убогую деревеньку под Брянском. Но и городским он пока не стал, не было у него в городе ни кола ни двора. Но Карабину вполне хватало сознавать, что уже не деревенский, и гордиться этим. Как он не любил деревню! Не только за нищету и голодуху, коих хлебнул с лихвою. Его доконала безысходность природного цикла. за зимой обязательно наступала весна - и начиналось все заново: навозница, посевная, сенокос, прополка, уборочная, дрова... Всю работу невозможно было переделать. Он просто сатанел от злости, вспоминая эту каторгу.
После армии завербовался на стройку и ни разу не заскучал по дому. Там оставалась мать с двумя младшими братьями, старшего уже где-то носило по свету. Матери он два раза отправил переводы по полсотни, несколько дней после этого ходил очень довольный собой и как бы между прочим не забывал напоминать друзьям, комендантше из общежития, что регулярно посылает домой деньги.
Каждый год собирался навестить родню, но все не получалось. В мечтах Петька не раз видел, как он наедет в свою родную глухомань. но для этого надо сначала одеться, разжиться деньгами. Как пели старики в допотопной песне про ухаря-купца, хотелось ему чем-нибудь народ удивить. Гульбою или городским шиком.
Костюм он решил шить из синего бостона, а плащ хорошо бы светлый, китайский, как у инженера. Как он называется? Габардин, кажись? "Бостон, габардин, шевиот, аккордеон", - часто повторял он про себя и шевелил губами.
Эти замечательные словечки напоминали о том, что настоящей жизни Петька Карабин покуда не видал и не нюхал, только сейчас понемножку начинает она ему показываться. Обидно, конечно, что за три года так и не сумел поднакопить деньжат и справить себе обновки.
И время неизвестно куда девалось. Давно ли он обосновался в общежитии и стал вольной птахой, без дома, без родни, только сам по себе и сам для себя. И сначала такая воля ему очень понравилась. Работу и просто жизнь Петр никогда не смешивал: работа есть работа, отработал и гуляй. Жизнь начиналась вечером. Подбиралась компания, бегали за три улицы к знакомой бабке за самогонкой. Как всегда, не хватало, посылали скороходов и во второй, и в третий раз.
Сам дошел Петька, нутряным чутьем уловил, как слепить свой образ, а потом его понемножку досоздавать. Один опытный дружок его учил, что бабы природную мужскую грубость чуют, как кошки валерьянку, и для них эта грубость слаще меда. Вот он и старался так "казаться" девкам, чтобы они за версту видели его дикую, необузданную натуру. И некоторым, кажется, нравился.
Но не всем. Многие от него шарахались, как от сатаны. Сам Петька давно понял, что ему нравятся чистенькие, обкультуренные горожаночки. А они капризные. Им подавай обкатанных, нахватанных по городам парней, которые научились и пошутить, и позубоскалить с девчатами. Карабин так и не научился. Самолюбие его на каждом шагу страдало. Сколько раз на его глазах дружки уводили самых видных девок. А Петьку любили вдовы и разведенки за тридцать.
За два года Петька поменял несколько строек, но не смог совладать даже с малой программой - подработать и приодеться. И вдруг весной подворачивается ему работенка - на строительстве дороги. И деньги на дороге обещали хорошие.
Так в начале лета Петька очутился в Дубровке. И первые деньки прожил здесь с большим удовольствием, потому что ощутил сам себя в новом, заманчивом качестве - городским строителем.
Эту роль Карабин играл очень старательно. С каким-то лихим ухарством и шиком носил свою грубо сколоченную, кряжистую фигуру, не приглаживал буйные каштановые патлы. Рубашку на груди всегда распахивал настежь, чтобы видна была тельняшка или молодецкая грудь.
Деревни встретили заезжих рабочих радушно и с любопытством. Но это продолжалось недолго.
Недели через две исчезли, как сквозь землю провалились, три стожка на делянке бабки Купренчихи. Не знали, что и думать, никогда у них такого не бывало. И прошел слушок - а слухи на пустом месте не растут, кто-то видел, кто-то слышал: увезли сено куда-то за Починок строители, продали и пропили. С трудом верилось в такое злодейство.
- Это же нечеловеки какие-то, бабы! Старуху не пожалели, она билась до седьмого поту, собрала себе сенца...
Слухи еще раз подтвердились. Строители предложили одному мокровскому мужичку, тоже выпивохе, быстро провернуть одно дельце: отвезти сено в Починок, есть покупатель, а стогов много стоит на прилеповском лугу. Мужик в ужасе замахал руками: "Что вы, ребята, мне же здесь жить, а вы уедете". А потом по пьяни проговорился женке...