Соседки заходили по привычке на их двор, садились на ящики и обсуждали, как рыть землянки. Это не напоминало прежние посиделки. Домна называла эти сходки производственными собраниями. В лесных деревеньках, которые немцы сожгли в отместку за партизан, люди уже второй год жили в землянках. Усваивали их горький опыт. В Козловке копали вовсю и были довольны, но у них сплошной песок; а прилеповцы вырыли ямы, на другой день пришли - там вода стоит по колено...
- Дубровка на горочке, у нас не должно быть воды, - рассуждали бабы.
Только когда убрали половину картошки, Настя с матерью всерьез взялись за землянку. Сначала пошли в Козловку посмотреть. Там уже печки клали в землянках. Эти печки мать очень одобрила - сделаны с выдумкой. Но кое-что в конструкции нового жилья ей не показалось, вернее, не подходило к их условиям.
Вернувшись, она бодро заявила Анюте:
- Ну вот, сходили подучились, поспрашивали...
Села на перевернутый ящик и надолго задумалась. Не той нехорошей, тоскливой задумчивостью, которая находила на нее раньше. Она мурлыкала себе под нос, покачивалась из стороны в сторону и вдруг, очнувшись, с увлечением рассказала Анюте про печки на столбиках, про накат и оконце. Но главного своего секрета она все-таки не выдала, чтобы не сглазить.
Анюта смотрела на мать во все глаза, не узнавая и радуясь. И на другой день, когда они с Настей набросились на яму для землянки, мать давала крестной указания и поправляла. И ясно было всякому, что она тут - прораб, а Настя только подручная.
Через три дня они уже стояли на дне огромной ямы. И мать, опершись на черенок лопаты, задумчиво рассуждала:
- Хитрое ли дело - яму выкопать. Это каждый зверь может себе норку нарыть. А нам не нора нужна, девоньки. Как нам эту ямку обустроить, вот в чем вопрос.
- Ты посмотри, как стенки обтекают, песок прямо ручьями бежит, ругалась крестная.
Занялись стенами землянки - подпирали жердинками, обкладывали досками и наконец послали Витьку за дедом Устином: пора. Дед уже несколько маленьких печурок слепил в землянках и с каждым новым своим изделием приобретал опыт. Но появились у них в деревнях разумные бабы, от которых никто и не ждал такой прыти: они взялись сами печки класть. Нужда заставила - и они научились.
Притащили из лесу подходящую лесинку на столбики для печки, прежде распилив ее на четыре части. Утрамбовали дно ямы, и дед Устин степенно приступил к работе. Вокруг него суетилась мамка, терпеливо толкуя упрямому деду, что и как делать. Потом бежала помогать Насте разбирать обгорелые печи. Тряслись над каждым кирпичом. Анюта с Витькой обтачивали их, чуть ли не рукавом обтирали. А если случалось какой треснет и расколется - Настя принималась причитать. Каждый кирпич считали и прикидывали, сколько их понадобится весной - на фундамент и печь для нового дома, а сколько пойдет на печку в землянке.
Вот начала она вырисовываться. На четырех столбах, а под нею - из жердей и досок сбитые полати. Сбоку лежанка, на ней только посидеть погреться, а лечь нельзя.
- Дед, делай мне трубу длинную-длинную, выше моего росту, - приказала мамка.
- Сашка, ты в своем уме? - дивились бабы.
- Погодите, и вы еще так себе сделаете, - пророчила мамка и, не выдержав, бросалась помогать деду класть кирпичи.
Каждый день они таскали с крестной из леса жерди и бревна потолще. А однажды вечером, как стемнело, мать намотала на руку веревку, и отправились они к старой зоринской конюшне на краю деревни. Простояла она лет сто, и даже пожары ее обошли.
И Анюта потихоньку пошла за ними следом, потому что было недалеко. Как тати ночные пробрались они мимо школы. Зловеще и таинственно блеснули ее окна. А рядом свежая могила, и лежат в ней наши солдатики.
- Во, закопали как нехристей, в чистом поле, а не на кладбище, - не удержалась Настя.
Но мать на нее зашикала:
- Тише, тише!
Анюта, не дыша, прошла мимо могилы. Дед Хромыленок крест поставил деревянный, но начальство велело убрать: никаких крестов, скоро здесь будет сооружен, говорят, памятник настоящий, советский.
- Видали? Хорошо, что вовремя собрались, - кивнула мать на развалюху-конюшню, нахохлившуюся в темноте.
Одной половинки ворот уже не было. Ладно, что поспели, и другой бы не было. Витька держал фонарь, а мать с крестной снимали ворота. И сколько они помучились! И все руки ободрали, и сто потов сошло. Обвязали веревками, веревки через плечо - потащили. Как громко зашуршали ворота по траве, кочкам и колдобинам. Анюта семенила следом и вздрагивала от любого звука, долетавшего из темноты...
На другой день мать уговорила баб разнести остатки конюшни по бревнышку. Бревна были еще хорошие и всем сгодились - кому на дрова, кому на стройку. Так и осталось навсегда в Анютиных воспоминаниях: вот идут мать с крестной, не идут, а плывут враскачку, на плечах у них бревно. Иногда Домна помогала. Сколько они этих бревен от конюшни и из леса переносили...
Быстро из ямы вознеслась длинная-предлинная печная труба. Соседи со смеху помирали. Потом сделали накат, не из досок или жердей, как сначала хотели, а из прочных бревен. Тут Настя догадалась, или мамка ей сама сказала.
- Ну, Сашка, ты прямо готовый инженер. Дед, ты понял? Она хочет корову у нас над головой поставить. Мне все ж таки сомнительно.
- Хм... - отозвался на это дед скорее с одобрением, чем с недоверием.
По левую сторону от трубы, где наметили поставить корову, настелили бревна потолще. Подумали - и еще положили несколько лесинок поперек. Потому что Витька все время ныл:
- Мам, а не свалится она нам на голову?
Потом поставили четыре столба, стали набивать на них жерди и доски стены и крышу для Суббонькиной временной пуньки. Про Настину корову не поминали даже. Ясно было, что двух коров им не прокормить. Да и корова была неудачная - норовистая и без молока. Ей и суждено было пойти на мясо.
Деревни сначала посмеялись над затеей Сашки Колобченковой. Потом подумали - и стали себе делать так. Да еще и нахваливали изобретательницу. А Анюта видела, как гордилась ее мать этими похвалами. И самой ей было гордо, что у нее такая талантливая и придумливая маманя.