А с тех пор как заработала почта и стали одно за другим приходить письма, мать словно закипела от радости. Вместе с надеждой снова хлынула в нее жизнь. Она набрасывалась на любую работу как на врага и переделывала ее с яростью, с сурово сдвинутыми бровями и решимостью довести до конца. Поэтому никакая работа не могла против нее устоять.
Мыслимая ли это задача для слабой женщины - построить почти что из ничего - жердей, бревнышек и досок - теплое жилье на зиму и пуньку для коровы? Первые холода не застали их врасплох. Они уже сидели на теплой лежанке, над головами у них уютно дышала Суббоня. И в первый же день житья в землянке мать пообещала им:
- Через год, в это же время, влезем в свою хатку! Весной начнем строиться, вернутся к весне наши или нет - без них начнем. Лес выпишем...
Настя недоверчиво покачала головой, а Витька с Анютой очень обрадовались: если мамка сказала - так и будет! И они начали молиться еще и за новый дом. Даже едва живая от усталости, мать перед сном становилась на колени. И детей заставляла, потому что детская молитва быстрее доходит до Божьих ушей. Крестная часто падала в изнеможении на солому и обещала, что лежа обязательно помолится.
Сначала они просили у Бога, чтобы все остались целы и вернулись. Анюта прислушивалась к тому, что шепчет мать, и искала свои слова, чтобы ее моленье приплелось к ее просьбам и удвоило силу. Да еще Витькино в придачу. Потом мать переходила к их сегодняшним заботам и нуждам:
- Господи! Пресвятая владычица Богородица! Вы наша единая надёжа. Мы никому в целом свете не нада, и никто нас не порятует. Не оставьте нас, помогите пережить-перебедовать эту зиму! Сама я смерти не боюсь, хоть завтра помирать, только и бьюсь ради детей...
Порой Анюте казалось, что мать хочет разжалобить Бога, и было чуть неловко за нее. Не такие уж они заброшенные и разнесчастные. Есть у них и помощь, и защита, вот-вот батя с Ваней вернутся. Любка устроилась в городе и обещает им помогать. Вот Танюшке с матерью и малышней вправду не на кого надеяться, кроме как на Бога. Поэтому Анюта старалась просить поменьше для своих нужд:
- Боженька, смилуйся, подай нам еще две-три недели сухих, теплых деньков!
И каждое утро их встречало ясное небо. В этой ясности чудился Анюте благосклонный ответ. Каждый погожий денек принимали как Божий дар. И сам Бог в облике отца Василия, старого мокровского батюшки, который крестил Анюту, обходил Дубровку и Прилепы, все огороды и пожарища и говорил им: дам вам еще несколько недель, торопитесь, работайте и все успеете!
И солнечные ясные дни перевалили за октябрь, простояли до самого Покрова.
- Что я наделала, дура безголовая! Обездолила своих детей! - тихо горевала мать.
А Настя ее ругала:
- Караул, она меня оклумила со своей ярицей. Не было дня, чтобы не помянула. давно пора забыть.
В тот год хорошая уродилась ярица. Перед тем как отступать на хутор, мать ее сжала, сложила в копну и перенесла поближе к дому. А потом в сарай сложила. Вот Настя, как будто ей кто на ухо шепнул, оставила свою копну с ярицей в поле, на нивке. И ее хлебушек остался цел!
Крестная с матерью быстро смололи эту ярицу вальками, и осторожно дотянули они с хлебом до весны. Добавляли в тесто картошку, а потом и мякину. Настя считала, что им еще повезло. С первыми холодами дед Устин зарезал ее норовистую корову, и были они не только с хлебом, но и с мясом. И погреб в доме не выгорел, загибала пальцы крестная. В погреб они ссыпали картошку. И погреб был такой глубокий, что даже два кубла уцелели в углу, и на донышке два куска сала. Ну разве не счастье?
- А бутыль с маслом лопнула, - напомнила Анюта.
- Какая бутыль! - застонала мамка. - Десятилитровая! Бабушка Аринушка на эту бутыль не дыхала.
- Кума, как ты похожа на свою бабушку Аринушку, прямо копия. У тебя хата сгорела, а ты по бутыли горюешь, - посмеивалась крестная.
Настя по-своему молилась Богу и крестницу с Витькой учила. Сначала она долго благодарила за все милости. благодарить - это главное. И только потом начинала осторожненько просить, чтобы Он хлеб насущный дал им и на другой день, и на третий. А что хаты сгорели и все добро - так это за то, чтобы мужья и дети вернулись с войны живыми.
И в первый свой вечер в землянке они усердно благодарили - за то, что успели вселиться до холодов. Настя поставила свою иконку на столик из ящиков, зажгла лучинку. В единственном маленьком оконце в двери еще светился угасающий день, а у них в землянке всегда царила полночь. Не нравилась Анюте эта нора, но она все равно благодарила.
Потом посидели на теплой лежанке, обсудили, что делать завтра. Работа все не убывала. Утром собирались выкопать два сундука с теплой одеждой, швейной машинкой, посудой и поставить в углу. Будет у них мебель - на чем посидеть и переночевать, если гости подъедут.
Настина лучина упала в ведро с водой и зашипела, когда они в полной темноте укладывались спать. Укладывались, а не ложились. Пригнув головы, заползали под печку, на жесткие доски, устланные соломой и дерюжками. Тесновато вчетвером, зато тепло. В землянке было дымно от протопленной печки, но дверь не открывали, боялись к утру замерзнуть.
Целый год прожили они в этой темной, дымной норе. И целый год изо дня в день Анюта с тоской ложилась спать и радостно встречала утро. Утром выбегала по ступенькам из постылой землянки вздохнуть на вольном воздухе и встретить солнечный, или серенький, дождливый, или снежный денек - все равно какой. Тоска и надежда на новый день мирно уживались в ней. И надежда то и дело сбывалась, что-нибудь хорошее случалось. То письмо придет, то Любка приедет, то в магазин привезут керосин. А с керосиновой лампой сидеть зимними вечерами совсем не то что с лучиной: и почитать можно, и шить, и вязать.
Когда переделали все дела и выкопали картошку, мать с Настей стали поговаривать о поездке в Мокрое, к бабке-лечейке Шимарихе.
- Мам, не надо, я уже хожу вовсю, сама справлюсь! - взмолилась Анюта.