Пол я домыла лишь перед рассветом.
А потом пошла на занятия.
Сегодня мне Ванька казался особенно молодым и особенно глупым. Ничего в нём нет, ни лоска, ни внешности, ни жизненной позиции. Мальчишка и всё.
Я ему, конечно, рассказала — и про увольнение, и про предложение Ильи Владимировича. С радостью такой рассказала, с восторгом. Пусть завидует.
А он сник, помрачнел и очень односложно отвечал на все мои вопросы. Так односложно, что мне и разговаривать с ним расхотелось. Он же друг, он должен радоваться за меня. У меня такая возможность погрузиться в профессию.
— Когда ты решила стать хирургом? — вдруг спросил он.
— Давно, а что?
— Ты никогда об этом не говорила.
— Ты считаешь, что я обо всём должна говорить?
— Я думал, что мы друзья.
Нас отвлекли девчонки из группы, потом началась пара. После которой Ваня проводил меня до самого дома. Шли молча, не проронив ни единого слова.
Только когда уже входила в подъезд, я услышала его слова:
— Я буду за тебя бороться, Анюта.
========== Предновогодняя кутерьма ==========
— Аня, ну почему надо дежурить в новогоднюю ночь? Ты уволилась. Графика работы у тебя нет. Новый год — семейный праздник. Где ты должна быть?
— Дома с семьёй. Мама, можно сделать исключение? Я не могу отказать человеку, который сам вызвался меня учить. Понимаешь, мама?
— А ещё тебе этот человек нравится! Так?
— Да причём здесь это? Я учусь, и собираюсь учиться.
— Дочь, я против!
— Что у вас тут происходит? — дядя Глеб вошёл в кухню, где случился весь этот разговор.
— Вон, племянница твоя собралась новогоднюю ночь проводить в приёмном покое хирургии.
— Значит, так для неё правильно. В чём дело, Маша?
— Я думаю, что это не то место и не то общество, на которое семейный праздник меняют.
— Не можешь отпустить взрослую дочь?
— Куда отпустить? Глеб, ты о чём? И какая она взрослая?
— Скоро двадцать, однако. Ты была взрослой в двадцать лет?
— Конечно, но только потому, что больше быть взрослым оказалось некому. Мама болела.
— И я был, потому что остался один. К тому времени уже совсем один и сам себе хозяин, и именно в то время выбирал свой путь, ставил цели и думал, как их осуществлять. Почему ты ограничиваешь дочь?
— Глеб, знаешь, такое впечатление, что она тебе чужая, и что тебе просто всё равно, где она и с кем будет!
— Машуня, не нарывайся! Она мне далеко не чужая, проблема в том, что ей пора учиться самостоятельности, а тебе пора её отпустить.
— Что значит — отпустить?! Ты с ума сошёл!
— Позволить быть взрослой. Доверять. Маша, чтобы научиться ответственности, не обязательно терять родителей, наверно, легче, когда они рядом и можно совет спросить, и свои ошибки разделить с ними. Нет, не так? Или тебя она больше устраивает в образе вечного ребёнка? Её жизнь, её выбор. Я так считаю. И нет ничего страшного, если Новый год она встретит в приёмном покое.
— И когда ты стал таким демократом? Ты, который сам за всех всё пытаешься решить?
— Маша, у каждого человека свои недостатки. У меня этот. Я же не отрицаю. А ты ведёшь себя сейчас, как курица-наседка.
— Я курица?!
— Ты курица-наседка.
— Ты зачем пришёл?
— Да вот теперь даже не знаю, говорить или нет. Мы с тобой вроде как поссорились.
— Говори, я думаю, что твой приход к моему разговору с Анютой не относится?
— Да. Не относится.
— Говори.
— Машунь, к нам с Лёней должны прийти его родители. Я хотел попросить вас всех быть тоже.
— И стол, соответственно, с меня?
— Обещаю посильную помощь.
— А Аня?
— Ну конечно, с нами!
— То есть тут её присутствие как члена семьи необходимо?
— Маша, не передёргивай!
— Да я-то что.
Мне надоело слушать их перепалку, и мирить их уже было явно пора.
— Дядя Глеб, я буду у тебя и помогу вам с мамой накрыть стол, а вот Новый год я буду встречать на дежурстве. Но вам обязательно позвоню. Мамуль, я уже взрослая! Честно скажу, не всегда мне это нравится. Но что делать! Выбор у меня невелик, надо учиться жить. Вот что я вам сообщаю, мои милые родственники. Учтите, что я вас люблю со всеми недостатками.
— И предлагаешь нам делать то же самое, то есть смириться с твоими недостатками?
— Примерно так, мамуль.
— Ладно, убедила. Хирург тот хоть надёжный человек? Ему доверять можно?
— Папа его знает, думаю, что можно.
— Хорошо, поговорю с папой, а потом мы решим, — мама, кажется, сдалась. — Глеб, ну что ты так ехидно улыбаешься?
— Думаю, и вот о чём: скажи, сестрёнка, Саша тебе сразу надёжным показался?
— Саша?! Пока он был лечащим врачом мамы, я просто не думала об этом, я верила ему и всё. А потом, когда плакала в его объятиях — боялась, что если он меня отпустит, то упаду и больше никогда не встану. Он и не отпустил, до сих пор.