Но на этот раз запоздавшего школяра волновала вовсе не утрата скудного теткиного обеда; хотя завтрак был еще более скудным, у Питу было слишком тяжело на сердце, чтобы он мог ощутить, как пусто у него в желудке.
Для всякого школяра, каким бы бездельником он ни был, самая нестерпимая пытка — это незаконное пребывание в каком-нибудь укромном уголке после того, как его выгнали из школы; это окончательные и насильственные каникулы, которые он вынужден сносить, меж тем как товарищи его с папками и книгами под мышкой каждый день отправляются в школу. В такую пору ненавистный коллеж становится предметом мечтаний. Школяр всерьез задумывается о тех переводах на латынь и с латыни, о которых так мало беспокоился прежде и которыми занимаются все остальные в его отсутствие. Ученик, изгнанный учителем, похож на верующего, отлученного от Церкви за безбожие, когда тот, лишившись права войти в церковь, тут же проникается страстным желанием услышать мессу.
Вот отчего, чем ближе подходил Питу к дому тетки, тем ужаснее представлялась ему жизнь, ожидающая его в этих стенах. Вот отчего впервые в жизни он воображал школу земным раем, откуда аббат Фортье, новоявленный ангел-истребитель, только что изгнал его, употребив вместо огненного меча свою плетку.
Однако, как медленно ни шел Питу, делая через каждые десять шагов все более продолжительные остановки, в конце концов он добрался до дверей дома, внушавшего ему такой сильный страх. Волоча ноги и машинально теребя шов на штанах, он переступил порог.
— Ах, тетушка Анжелика, знаете, мне что-то неможется, — сказал бедняга, дабы предупредить насмешки и упреки, а быть может, надеясь вызвать к себе хоть немного жалости.
— Ладно-ладно, — сказала мадемуазель Анжелика, — знаю я эту немощь; наверное, если бы перевести стрелку на полтора часа назад, ты бы мигом выздоровел.
— Ах, Боже мой, вовсе нет, — отвечал Питу, — я ничуть не голоден.
Тетушка Анжелика удивилась и едва ли не встревожилась; болезнь страшит не только любящих матерей, но и злых мачех: матерей пугает опасность для здоровья, мачех — опасность для кошелька.
— Ну-ка, признавайся, — сказала старая дева, — что с тобой стряслось?
При этих словах, произнесенных, впрочем, без особой нежности, Анж Питу заплакал, причем лицо его скривила гримаса, не станем скрывать, на редкость уродливая и неприятная.
— Ох, милая тетушка, у меня такое горе!
— Какое же? — спросила тетка.
— Господин аббат выгнал меня! — воскликнул Анж Питу, рыдая.
— Выгнал? — переспросила мадемуазель Анжелика, как бы не в силах уразуметь, что произошло.
— Да, тетушка.
— Откуда же он тебя выгнал?
— Из школы.
И Питу разрыдался еще пуще прежнего.
— Из школы?
— Да, тетушка.
— Навсегда?
— Да, тетушка.
— Значит, с экзаменом, с конкурсом, со стипендией, с семинарией — со всем этим покончено?
Рыдания Питу перешли в вой. Мадемуазель Анжелика взглянула на него так, словно хотела прочесть в глубине его души истинные причины его исключения.
— Бьюсь об заклад, что вы опять прогуливали, — сказала она, — бьюсь об заклад, что вы опять рыскали подле фермы папаши Бийо! Какой стыд! Будущий аббат!
Анж помотал головой.
— Вы лжете! — вскричала старая дева, чей гнев разгорался тем сильнее, чем очевиднее становилась для нее серьезность положения, — вы лжете! Не далее чем в прошлое воскресенье вас видели с Бийотой в аллее Вздохов.
Лгала сама мадемуазель Анжелика, но ханжи во все века считали себя вправе лгать, ибо руководствовались иезуитской аксиомой, гласящей: «Дозволено утверждать ложь, дабы узнать истину».
— Никто не мог видеть меня в аллее Вздохов, — сказал Анж, — я там не был: мы гуляли подле Оранжереи.
— Ах так, несчастный! Значит, вы в самом деле были с нею!
— Но, тетушка, — возразил Анж, краснея, — мадемуазель Бийо тут вовсе ни при чем.
— Да, да, зови ее мадемуазель, чтобы спрятать концы в воду, бесстыдник! Я все расскажу духовнику этой кривляки!
— Но, тетушка, я вам клянусь, что мадемуазель Бийо не кривляка.
— Вы еще ее защищаете! Подумали бы лучше о себе! Выходит, вы уже спелись. Час от часу не легче! Куда мы катимся, Господи Боже мой!.. Шестнадцатилетние дети!
— Нет, тетушка, мы вовсе не спелись с Катрин, наоборот, она вечно меня прогоняет.