— Ах, как хорошо, — воскликнул Питу, — значит, я смогу все время быть рядом с вами!
Питу высказал свою заветную мысль исключительно по простоте души и тут же покраснел до ушей. Катрин с улыбкой потупилась.
— Ах, простите, мадемуазель, я сам не знаю, как это у меня вырвалось, не сердитесь на меня, — сказал Питу.
— Я вовсе не сержусь на вас, господин Питу, — отвечала Катрин, — вы ведь не виноваты, что вам приятно быть рядом со мной.
Они помолчали. Ничего удивительного: в немногих словах бедные дети сумели так много сказать друг другу.
— Но, — продолжал Питу, — не могу же я оставаться на ферме и ничем не быть занятым: что я буду делать?
— То же, что делала я: вести счета, рассчитываться с работниками, записывать приход и расход. Вы ведь умеете считать?
— Я знаю все четыре арифметических действия, — гордо ответствовал Питу.
— На одно больше, чем я, — сказала Катрин. — Я никогда не могла одолеть четвертого. Видите, мой отец только выиграет, заполучив такого счетовода, как вы; а раз мы с вами тоже выиграем, значит, в выигрыше будут все без исключения.
— А что же на этом выиграете вы, мадемуазель?
— Я выиграю время и потрачу его на то, чтобы сшить себе новые чепчики и стать красивее.
— Ах, — сказал Питу, — по-моему, вы и без чепчиков такая красивая!
— Возможно, но это уже ваш личный вкус, — засмеялась девушка. — Не могу же я ходить по воскресеньям на танцы в Виллер-Котре с непокрытой головой. Это могут себе позволить только знатные дамы, которые пудрят волосы.
— А по-моему, ваши волосы гораздо красивее без пудры, — сказал Питу.
— Полно, полно, вы, я вижу, пустились делать мне комплименты.
— Нет, мадемуазель, я не умею делать комплименты: у аббата Фортье этому не учили.
— А танцевать вас учили?
— Танцевать? — изумился Питу.
— Да, танцевать.
— Танцевать! У аббата Фортье! Помилуй Боже, мадемуазель… Что вы такое говорите!
— Значит, вы не умеете танцевать?
— Нет, — сказал Питу.
— В таком случае в воскресенье вы пойдете со мной на танцы и поглядите, как танцует господин де Шарни; он это делает лучше всех молодых людей в округе.
— Но кто такой господин де Шарни? — спросил Питу.
— Владелец замка Бурсонн.
— И он будет танцевать в воскресенье?
— Конечно.
— С кем?
— Со мной.
Сердце Питу невольно сжалось.
— Так, значит, это для того, чтобы танцевать с ним, вы хотите быть красивой?
— Чтобы танцевать с ним или с кем-нибудь другим — со всеми.
— Кроме меня.
— А почему бы и не с вами?
— Потому что я-то не умею танцевать.
— Вы научитесь.
— Ах! Если бы вы, мадемуазель Катрин, согласились показать мне, как это делается, я научился бы гораздо скорее, чем глядя на господина де Шарни, уверяю вас.
— Там видно будет, — сказала Катрин, — а пока пора спать; спокойной ночи, Питу.
— Спокойной ночи, мадемуазель Катрин.
В том, что узнал Питу от мадемуазель Бийо, было и хорошее и плохое; хорошее заключалось в том, что из пастуха его повысили до письмоводителя; плохое — в том, что он не умеет танцевать, а г-н де Шарни умеет; по словам Катрин, он танцует даже лучше всех остальных.
Ночь напролет Питу видел во сне г-на де Шарни: тот танцевал и выходило это у него прескверно.
Назавтра Питу под руководством Катрин принялся за работу и очень скоро сделал потрясающее открытие: с иными учителями ученье — на редкость приятная штука. Не прошло и двух часов, как он постиг все, что требовалось.
— Ах, мадемуазель, — сказал он, — если бы латыни меня учил не аббат Фортье, а вы, я наверняка никогда не употреблял бы варваризмов.
— И стали бы аббатом?
— И стал бы аббатом, — ответил Питу.
— И вас бы заперли в семинарию, куда нет входа женщинам?
— Скажите на милость! Мне это и в голову не приходило, мадемуазель Катрин… В таком случае я не хочу быть аббатом!
В девять утра на ферму возвратился папаша Бийо; уехал он, когда Питу еще спал. Каждый день в три часа утра фермер провожал в путь своих лошадей и возчиков; потом до девяти объезжал поля, чтобы убедиться, что все работники на своих местах и заняты делом; в девять он возвращался к завтраку, а в десять снова уезжал; в час наступало время обеда, а после обеда он опять осматривал свои владения. Поэтому дела у папаши Бийо шли превосходно. По его собственным словам, ему принадлежали шестьдесят арпанов земли под солнцем и тысяча луидоров в тени. Более того, вполне возможно, что, если бы посчитать получше, если бы подсчетами этими занялся Питу и если бы присутствие мадемуазель Катрин или мысли о ней не слишком отвлекали его, выяснилось бы, что число арпанов и луидоров несколько превышает названное добряком Бийо.