Питу бежал, не сбавляя скорости, еще с четверть часа; при необходимости он мог бы мчаться так же быстро и два часа: он был резв и вынослив, как олень.
Но через четверть часа, когда чутье подсказало ему, что опасность миновала, он остановился, перевел дух и, убедившись, что рядом никого нет, сказал:
— Поразительно, сколько всего может произойти в каких-то три дня.
Потом, взглянув на свой двойной луидор и на нож, он воскликнул:
— О! Как было бы хорошо, если бы я успел разменять этот луидор и вручить мадемуазель Катрин два су, а то, боюсь, этот нож разрежет пополам нашу дружбу. Но ничего не поделаешь, раз она мне велела сегодня же отправиться в Париж, я так и поступлю.
После чего, осмотревшись и убедившись, что он находится между Бурсонном и Ивором, Питу углубился в лесок, намереваясь достичь гондревильских вересковых зарослей, близ которых проходит дорога на Париж.
VIII
ПОЧЕМУ ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ ВЕРНУЛСЯ НА ФЕРМУ ВМЕСТЕ С ПОЛИЦЕЙСКИМИ
Теперь возвратимся на ферму и расскажем о событиях, предшествовавших только что описанной нами развязке.
Около шести часов утра полицейский агент из Парижа в сопровождении двух помощников прибыл в Виллер-Котре, явился к комиссару полиции и справился о местонахождении фермы Бийо.
В пятистах шагах от фермы агент заметил испольщика, занятого работой. Он подошел к нему и осведомился, дома ли г-н Бийо. Тот отвечал, что г-н Бийо никогда не возвращается домой раньше девяти утра — времени завтрака. Однако, случайно подняв глаза, испольщик увидел в четверти льё всадника, разговаривающего с пастухом и, указав на него пальцем, произнес:
— Впрочем, вот тот, кого вы ищете.
— Господин Бийо?
— Да.
— Вот этот всадник?
— Он самый.
— В таком случае, друг мой, — сказал полицейский агент, — хотите доставить удовольствие вашему хозяину?
— Еще бы!.
— Тогда ступайте к нему и передайте, что на ферме его ждет приезжий из Парижа.
— О! — воскликнул испольщик. — Неужели это доктор Жильбер?
— Ступайте, ступайте! — сказал агент.
Крестьянин не заставил себя просить дважды; он двинулся через поля, а полицейский и его пособники притаились за полуразрушенной оградой почти напротив ворот фермы.
Через минуту послышался лошадиный галоп: это возвращался Бийо.
Он въехал во двор фермы, соскочил на землю, бросил поводья конюху и ринулся в кухню, уверенный, что первым, кого он увидит там, будет доктор Жильбер, стоящий перед широким колпаком очага; но он увидел только г-жу Бийо: сидя посреди кухни, она ощипывала уток со всей тщательностью и аккуратностью, каких требует эта сложная операция.
Катрин у себя в комнате шила чепчик к следующему воскресенью; как мы видим, она бралась за это дело заранее; впрочем, если женщины больше всего на свете любят, как они говорят, наряжаться, то есть одно занятие, которое им еще милее, — готовить себе новые наряды.
Бийо остановился на пороге и огляделся.
— Кто же это меня спрашивал? — поинтересовался он.
— Я, — отвечал из-за его спины приятный голос.
Бийо обернулся и увидел человека в черном в обществе двух полицейских.
— Эге! — сказал он, отступая на три шага назад. — А вам чего надобно?
— Ах, Боже мой, сущую безделицу, дорогой господин Бийо, — отвечал человек с приятным голосом, — сделать обыск у вас на ферме, вот и все.
— Обыск? — переспросил Бийо.
— Обыск, — повторил полицейский чиновник.
Бийо бросил взгляд на свое ружье, висящее над камином.
— Я думал, — сказал он, — что, с тех пор как нами правит Национальное собрание, гражданам больше не грозят подобные притеснения, напоминающие другие времена и отдающие прежним режимом. Что вам может быть нужно от меня, человека мирного и честного?
У полицейских всего мира есть одно общее свойство: они никогда не отвечают на вопросы своих жертв. Но встречаются среди них такие, которые, обыскивая, арестовывая, связывая жертву, жалеют ее; эти полицейские самые опасные, ибо кажутся лучше других.
Тот, кто нагрянул к фермеру Бийо, принадлежал к школе Тапена и Дегре, людей приторных, щедро льющих над жертвой слезы, но пускающих в ход руки отнюдь не только для того, чтобы утереть свои глаза.
Человек в черном со вздохом сделал знак двум полицейским, и они подошли к Бийо; но он тут же отскочил назад и протянул руки к ружью. Однако от этого оружия, вдвойне опасного, ибо оно могло убить и того, кто его направлял, и того, в кого оно было направлено, руку фермера отвели две маленькие ручки, которым придали силу страх и мольба.