— Ах, тупица, ах, болван! Ты что же, задумал уморить Малыша?
Имя Малыша разрешило все сомнения Питу.
— О! — воскликнул он, резко поворачиваясь с живота на спину. — О, я слышу голос господина Бийо!
Перед ним в самом деле стоял папаша Бийо. Удостоверившись в этом факте, Питу позволил себе сесть.
Фермер, со своей стороны, остановил совершенно взмыленного Малыша.
— Ах, дорогой господин Бийо, — воскликнул Питу, — как это любезно с вашей стороны — вот так гнаться за мной! Я клянусь вам, что и сам непременно вернулся бы на ферму, когда двойной луидор мадемуазель Катрин подошел бы к концу. Но, раз уж вы меня догнали, заберите эти деньги, ведь по сути они ваши, и вернемся на ферму вместе.
— Тысяча чертей! — вскричал Бийо. — При чем тут ферма? Где ищейки?
— Ищейки? — переспросил Питу, не слишком хорошо понимавший, что это значит.
— Да, да, ищейки, — повторил Бийо, — ну, другими словами, черные люди!
— Ах, черные люди! Сами понимаете, дорогой господин Бийо, что я не стал их дожидаться.
— Браво! Значит, они отстали.
— Да уж, надеюсь; после такой гонки, как сейчас, им трудно было не отстать.
— Если ты так уверен, чего ж ты удирал?
— Я думал, что это их начальник, чтобы не оплошать, решил догнать меня верхом.
— Ну-ну, да ты не так глуп, как я думал. Ладно, пока дорога свободна, вперед! Вперед в Даммартен!
— Как это — вперед, вперед?
— Да, поднимайся и ступай за мной.
— Так мы едем в Даммартен?
— Да. Я там возьму коня у кума Лефрана, а Малыша — он совсем притомился, — оставлю ему, и мы уже к вечеру будем в Париже.
— Будь по-вашему, господин Бийо, будь по-вашему!
— Тогда — вперед!
Питу попытался исполнить приказание.
— Я бы с радостью, дорогой господин Бийо, но я не могу.
— Не можешь подняться?
— Нет.
— Но ты же только что прыгал, как карась на сковородке?
— О! Только что — это было не удивительно: я услышал ваш голос и одновременно вы огрели меня кнутом по спине. Но эти средства хороши только один раз: к вашему голосу я теперь привык, а что до кнута, то я уверен, теперь вы употребите его только для того, чтобы взбодрить бедного Малыша, который выглядит не лучше меня.
Логика Питу в конечном счете та самая, которой он научился у аббата Фортье, убедила и даже почти растрогала фермера.
— Некогда мне тебя жалеть, — сказал он Питу. — Давай-ка поднатужься, залезай на спину Малыша — и поехали вместе.
— Но, — возразил Питу, — бедняга Малыш этого не вынесет.
— Ерунда! Через полчаса мы будем у папаши Лефрана.
— Но, дорогой господин Бийо, мне-то ведь, сдается, совершенно нечего делать у папаши Лефрана.
— Почему это?
— Потому что вам нужно попасть в Даммартен, а мне — нет.
— Да, но мне нужно, чтобы ты вместе со мной попал в Париж. В Париже ты мне пригодишься. У тебя крепкие кулаки, а там, я уверен, скоро начнется заваруха.
— Неужели? — воскликнул Питу, не слишком прельщенный этой перспективой.
Фермер взвалил его на спину Малыша, словно куль с мукой, снова выехал на дорогу и принялся так усердно действовать поводьями, коленями и шпорами, что в самом деле уже через полчаса, как и говорил, достиг Даммартена.
Бийо въехал в город по хорошо известной ему улочке. Добравшись до фермы папаши Лефрана, он оставил Питу и Малыша во дворе, а сам кинулся на кухню, где папаша Лефран, собиравшийся объехать поля, застегивал гетры.
— Живей, живей, кум! — крикнул ему Бийо, не дожидаясь, пока тот придет в себя от изумления. — Мне нужна твоя самая крепкая лошадь.
— Это Марго, — сказал Лефран, — она уже оседлана, я собирался на ней выехать. Добрая скотина.
— Ладно, Марго так Марго. Но предупреждаю, я ее, возможно, загоню.
— Хорошенькое дело! Загонишь Марго — с какой это стати, скажи на милость?
— С такой, что мне сегодня вечером необходимо быть в Париже, — мрачно сказал Бийо.
И он сделал Лефрану самый выразительный масонский знак.
— В таком случае загоняй Марго, а я оставлю у себя Малыша.
— Идет.
— Стаканчик вина?
— Два.
— Так ты, я вижу, не один?
— Нет, со мной один славный парень; он так уморился, что не доползет сюда. Дай ему что-нибудь поесть.
— Сейчас, сейчас — сказал хозяин.
Не прошло и десяти минут, как оба кума осушили по бутылке, а Питу проглотил два фунта хлеба и полфунта сала. Пока он ел, работник папаши Лефрана обтирал его охапкой люцерны, как любимую лошадь.