И хотя Питу плелся медленнее нельзя, хотя после каждых десяти шагов делал передышки, которые становились тем продолжительнее, чем ближе была цель, все же в конце концов он добрел до порога этого столь пугающего его дома.
– Ах, тетя Анжелика, я так болен, – сразу же объявил он, желая предотвратить любые насмешки или попреки, а может быть, даже пробудить к себе сострадание.
– Ну-ну, – заметила м-ль Анжелика, – мне известна эта болезнь. Ее легко можно вылечить, передвинув стрелки часов назад на полтора часа.
– Вовсе нет, – горестно промолвил Питу. – Я ничуть не хочу есть.
Тетя Анжелика удивилась и даже, можно сказать, встревожилась; болезнь вызывает тревогу и у любящих матерей, и у мачех: у любящих матерей из-за опасности, которую она несет, у мачех из-за опустошений, которые она производит в кошельке.
– Ну-ка, говори, что с тобой? – спросила старая дева.
После этих слов, произнесенных тем не менее без всякой нежности и сочувствия, Анж Питу заревел, и надо признать, что гримасы, которые он корчил, заливаясь горючими слезами, были самые безобразные и противные, какие только можно представить.
– Ах, милая тетечка, со мною случилась страшная беда! – объявил он.
– Какая еще беда? – бросила старая дева.
– Господин аббат выгнал меня! – возопил Анж Питу, взрываясь громогласными рыданиями.
– Выгнал? – переспросила м-ль Анжелика, словно еще не поняв, в чем дело.
– Да, тетечка.
– Откуда?
– Из школы.
И Питу зарыдал еще громче.
– Из школы?
– Да, тетечка.
– Насовсем?
– Да, тетечка.
– Значит, не будет ни экзаменов, ни конкурса, ни стипендии, ни семинарии?
Теперь Питу уже не рыдал, а прямо-таки выл. М-ль Анжелика смотрела на него с такой пронзительностью, словно хотела проникнуть в глубины его сердца и вычитать там причину изгнания.
– Готова поклясться, что вы прогуливали уроки и бродили вокруг фермы папаши Бийо. Фи, и это будущий аббат!
Анж замотал головой.
– Вы лжете! – взвизгнула старая дева, гнев которой возрастал по мере того, как она прониклась пониманием, что положение сквернее некуда. – Лжете! В воскресенье вас видели в Аллее вздохов с этой девицей Бийо.
Лгала-то сейчас м-ль Анжелика, но во все времена ханжи уверены в своем праве лгать, опираясь на правило иезуитов: «Дозволено утверждать ложь, дабы вызнать правду».
– Да не могли меня видеть в Аллее вздохов, – запротестовал Анж, – мы прогуливались у оранжереи.
– Ага, негодник! Вот видите, вы были с нею!
– Да нет, тетечка, – покраснев, отвечал Анж, – мадемуазель Бийо тут вовсе ни при чем.
– Вот-вот, называйте ее мадемуазель, чтобы скрыть свое порочное поведение! Но я все расскажу исповеднику этой кривляки.
– Тетечка, но я клянусь вам, мадемуазель Бийо вовсе не кривляка.
– А, так вы защищаете ее, вместо того чтобы повиниться! Я вижу, вы спелись с нею. Чего уж лучше! Куда мы катимся, господи боже ты мой! Шестнадцатилетние дети!
– Тетечка, да вовсе мы не спелись с Катрин. Напротив, Катрин всегда прогоняет меня.
– Ага! Вот вы и выдали себя! Сейчас вы назвали ее просто Катрин. Конечно, она, лицемерка, прогоняет вас… когда люди смотрят.
– Гляди ты, – протянул Питу, которого вдруг осенило. – Ведь верно. А мне и в голову даже не приходило!
– Ага, вот видишь, – бросила старая дева, использовав простодушное восклицание племянника для того, чтобы убедить его, что он в сговоре с малышкой Бийо. – Ну, а теперь позвольте мне заняться этим делом. Господин Фортье – ее исповедник. Я попрошу его подержать тебя две недели взаперти на хлебе и воде. Что же касается мадемуазель Катрин, то если для того, чтобы умерить ее страсть к тебе, потребуется монастырь, что ж, она отведает его. Мы запрем ее в монастырь Сен-Реми.
Последние слова старая дева произнесла с такой властностью и с такой убежденностью в своем всемогуществе, что Питу затрепетал.
– Милая тетечка, – молитвенно сложив руки, обратился он к ней, – клянусь вам, вы ошибаетесь, если думаете, будто мадемуазель Бийо хоть капельку повинна в моем несчастье.
– Разврат – родитель всех пороков, – наставительно обрезала его м-ль Анжелика.
– Тетечка, да повторяю вам: господин аббат выгнал меня не потому, что я порочный. Он выгнал меня, потому что я допускаю слишком много варваризмов, а также из-за солецизмов, которые время от времени тоже случаются у меня. И он сказал, что это лишает меня всяких шансов на получение стипендии в семинарии.
– Ты говоришь, всяких шансов? Значит, ты не получишь стипендии и не станешь аббатом? И значит, я не стану твоей домоправительницей?