«Евгений Петрович… Ну что вы?.. Ну, конечно… А как же, Евгений Петрович?..»
Целыми днями из кабинета Евгения Петровича Малышкина доносятся сначала увещевания, потом мольбы и крики…
Возглавляя крупную газету, он, неведомо как, создал целый город мелких писателей, каждый из которых мечтал его удовлетворить. Малышкин занимал положение абсолютного владыки: он выслушивал, судил и наказывал. Ежеминутно к нему являлись несчастные, принося ему мелко исписанные, изодранные бумажки , а он, подобно вампиру, впивался в их никудышные работы, указывая своим толстым, овальным, жирным пальцем на вздрагивающие символы.
–Вот… Здесь… Мне концовка не нравится… – С набитым ртом выдавливал он из себя.
Прыгая вокруг владыки, исхудалый комар-поэт принимался жужжать:
–Евгений Петрович! Ну как? Ну это же авторское… Композиция строится так… Конечно, можно поменять… Но это никуда не годится… Доверьтесь моему вдохновению, Евгений Петрович.
На козьих глазках Малышкина появлялось разочарование. Затем, будто бы легкое возбуждение охватывало его невыразительное лицо: он начинал багроветь, охать, вздыхать! Пока, наконец, не разражался оглушительным воплем:
–Ну что вы несете, господин… как вас там…
–…Коровкин…
–…Коробкин! Вы представляете себе, что такое искусство? Сколько можно вам повторять, что текст непременно делится на три части! Что вступительный и заключительный абзацы обязательно должны сочетаться по, так сказать, «визуальному объему» и количеству предложений. Вы умеете считать, Коробкин?
–…Коро…
–Эх… Что ж мне с вами делать, Коробкин? Когда же вы, наконец, поймете, что в творчестве присутствует фор-му-ла. – Здесь Евгений Петрович обычно властно расхаживал по кабинету, многозначительно неся перед собой надкусанный бутерброд со свисающей капустой. – Посмотрите на себя? Оборванный, худой, бледный… Подтянитесь! Внесите симметрию в свою вид! Безупречность – вот, к чему мы стремимся! Да! Такие низкие и безнравственные писаки, как вы, не признают идеал. Но мы-то знаем: высшее живет в гармонии смысла и формы! – Голос Евгения Петровича начинал срываться, литературные знания наполняли его голову, текли носом и ерошили волосы. Приговоренный Коровкин стоически ожидал исполнения приговора: он уже смирился с участью приговоренного к смерти. – Да вы… Да вы хоть знаете, что такое АНЖАМБЕМАН!?
Весь город боялся этой фразы, означавшей высшую степень гнева Малышкина. Страдалец Коровкин со слезами на глазах сначала просто попятился к двери, а потом, окончательно потеряв надежду заслужить довольство начальника, выскочил из кабинета, стыдливо укрыв лицо от своей музы и от безразличной ко всему секретарше, которая направила его далее по коридору.
Довольный, как после хорошей бани, Евгений Петрович медленно уселся в ободранное кресло, набрал кого-то по телефону и провизжал:
–Олег! Обрежь его к чертовой матери! Да так, чтобы все выгодно смотрелось! Да-да. Пусть только влюбленные читают, но не сильно от этого любят… Я, думаешь, знаю для кого он создавал? Какая разница? Здесь творим МЫ! (ДЗЫНЬ! – удар трубки о телефон).
И все же это очень глупая история! Ведь несмотря на гротескную принципиальность персонажей, адресант забудет о них, максимум, через пару месяцев, подтвердив очередной раз «безвечность». А вы ищете постоянное? А знаете, кто из нас сейчас более постоянный? Через секунду вы переродитесь и все, что вы в себе так любите умрет и возродится в хотя бы немного, но другой форме – лучшая среда обитания для неисправимого зла. Я всего лишь жалкий текст, даже ничего продать вам не пытаюсь, цените такую редкость в 21 веке. Шучу: покупайте Колу (Шутка. Ахахаха. Смешно?).
Так вот. В один прекрасный (худший) день Евгений Петрович в своем плотном во всех смыслах графике все же выкроил время для встречи со своим закадычным другом Олегом.
Никто не знал отчества Олега, так как он никогда не сообщал его. Более того, ходили слухи, что в одну дождливую ночь униженный собрат Коровкина на росистой площади неведомо как услышал фамилию Олега, которая много лет вводила племя поэтов в ужас – Межстрочный.
Олег звал себя редактором, хоть на самом деле он был палачом в королевстве Малышкина. Евгений Петрович, ратуя за академическое соблюдение норм, бросал Коровкиных прямиком в лапы Межстрочному, а тот с уверенностью Эйхмана отрывал им маленькие ручки и ножки, скрывая увечья пышными одеждами и оставляя бесполезно существовать бледные головы с мутными глазами.
–Ев-геееее-ний Пет-рооович!
–О-лег!
–Как у вас?
–Ох… Не очень, дорогой… Мало в последнее время…
–Вы же понимаете, что скоро мы можем остаться без материала?