– Переписка с Новым Светом так строго контролируется? – спросила Анжелика прямо.
– Его Величество сомневается в верности своих заморских подданных, – заметил Флоримон с некоторой уклончивостью.
– И он прав, – подхватила Анжелика задумчиво. – Заморские подданные рано или поздно захотят независимости…
– Отца занимают подобные мысли?
– Пока нет, насколько мне известно! Но ты ведь знаешь, каков твой отец. Независимость – его стихия! А графов тулузских он полагает равными французским королям!
– В таком случае сыновья пошли не в батюшку! Мы оба, и я, и Кантор, верны династии Бурбонов и в особенности – Его Величеству!
– Меня это скорее радует, нежели печалит! У вашего отца остаются близнецы – Глорианда и Раймон-Роже. Они еще малы, но он уже посвящает им много времени, он воспитывает их по-своему…
– Тебя это огорчает? Ты любишь их меньше, чем любила нас, когда мы были детьми? – порывисто спрашивал Флоримон.
Я отдала им много сил, – неспешно, словно продолжая размышлять над своими словами, говорила Анжелика. – Я растила и выхаживала их. Я хотела их! Я надеялась, что их появление укрепит супружеский союз. Я желала, в сущности, вернуть то, что мы с твоим отцом пережили в первые годы нашего брака. Я ошиблась! Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Нельзя во второй раз пережить то, что уже пережито! Глорианда и Раймон-Роже – дети своего отца! Он связывает с их взрослением надежды на будущее. Он внушает им свои принципы… У него наконец-то появились дети! Ведь он не растил вас! А я?! Он полагает, что я должна быть довольна своей жизнью, довольна и счастлива! Он полюбил эти заснеженные пространства, эти безбрежные снега. Его почитают. Он, по сути, более чем король! Он всегда хотел быть чем-то, кем-то большим, нежели король!.. – Она осеклась.
– Кем-то наподобие Бога! – высказал ее затаенную мысль Флоримон.
– Да! – коротко бросила она. И подалась к сыну, опираясь на подлокотники. – Пойми, Флоримон! Когда я сделалась женой твоего отца, я была чуть старше Онорины. Он стал мне и супругом, и отцом, и братом! Ему доставляло наслаждение, да, наслаждение, учить меня, воспитывать меня, внушать мне свои принципы. Мне тоже нравилось быть хорошей ученицей. Потом он был арестован по приказанию короля. Наконец-то граф Тулузский перестал быть соперником Людовика де Бурбона!..
– Я думаю, Его Величество был по-своему прав! – перебил мать Флоримон. – Отец вел себя дерзко, подобно сюзеренам прежних времен, тех времен, когда короля именовали всего лишь «первым среди равных»! Если бы отец признал безусловное главенство Его величества… Скольких несчастий избежала бы наша семья!..
– Если бы твой отец признал чье бы то ни было главенство над собой, это не был бы твой отец! – иронически бросила Анжелика. – Ты понимаешь…
– Да.
– Мы встретились после многих лет разлуки. У меня были другие мужчины, я была замужем, я пережила насилие… О! Разумеется, он простил меня, он все мне простил! Он проявил мудрость! Он всегда проявлял мудрость в своих отношениях со мной! Мудрость старшего, мудрость учителя. Но я уже давно не та девочка, которая радостно и любовно подчинялась ему. Я – зрелая женщина. Я вовсе не намереваюсь соревноваться с ним в образованности и тонкости ума, но я – это я, совершенно отдельный от его личности человек! Я не хочу, чтобы меня подавляли. Я тоже хочу быть независимой. Я наконец-то дала ему детей, которых он имеет право сделать своими преданными учениками, воспитать на свой лад!..
– Ты уехала без его дозволения? – спросил Флоримон серьезно.
Как бы я могла! – воскликнула Анжелика с горечью. – Как бы я могла уехать без его дозволения! Ведь там, откуда я приехала, все подчинено ему. Он правит, он царит, он творит благодеяния и судит справедливо!.. В первый раз я увидела его несдержанным, озлобленным! В первый раз. И причиной явилось мое желание жить собственной жизнью, уехать, покинуть его. Если бы ты слышал! Он осыпал меня упреками, бранил, называл дурной матерью. Он объявил мне свое решение, сказал, что никогда не отпустит меня. Он клялся мне в любви. Я осталась тверда. Я отвечала ему, что если он лишит меня свободы, на какую имеет право человеческое существо, это вовсе не приведет его к обретению послушной жены! Если он сделает меня своей пленницей, я буду вести себя, как пленница, но как строптивая пленница! Я замкнусь в себе, я буду молчать. И я никогда не буду его женой!..
– Что же отец?
– Отец?!.. О! Он, как всегда, проявил себя мудрым. Он отпустил меня… – Анжелика замолчала.
– И это все? – Флоримон смотрел на мать пытливо.
– Разумеется, нет! Не все! Я хотела вернуться в Париж, во Францию, на родину. В Европу! Но ты прав, и это еще не все! Ты, должно быть, много раз слышал ханжеское утверждение, будто матери любят одинаково всех своих детей. Так вот, послушай теперь слова правдивой женщины, своей матери. Это ложь. Мать не может любить своих детей всех в равной мере. Я любила тебя больше, чем Кантора. А близнецов – увы! – я люблю меньше, чем вас обоих. Но так уж случилось, что более всех своих детей я люблю Онорину! Возможно, потому что она более вас всех нуждается во мне. Всегда нуждалась…
– И ты хочешь, чтобы продолжала нуждаться? – спросил сын с некоторой вкрадчивостью.
– Не смейся надо мной! Я отнюдь не такова, как твой отец! Я хочу, чтобы Онорина была свободна. Однако покамест она не кажется мне созревшей для свободы. Разумеется, твой отец был внимателен к ней. Он так подчеркивал, что считает бедную девочку своей дочерью! Меня тошнило от этой его внимательности к Онорине, от этой снисходительности, от этого желания прощать и прощать нас обеих, меня и ее! Ведь на самом деле он полагал ее виновной, виновной в том, что она родилась от мерзавца и насильника! И твой отец прощал ее! Твой отец посмел прощать ее, мою дочь!.. Он не думал о ее будущем. А что ждало ее?
Брак с каким-нибудь незнатным англичанином-пуританином? Скучная жизнь на краю света? Участь матери дюжины детишек? Судьба хозяйки маленькой усадьбы, женщины, которая загрубелыми руками сама крахмалит белье?.. Но я не хочу, не хочу для моей дочери такого удела!..
– Ты не хочешь. А она?
– Она давно уже мечтает о Европе. Она умоляла меня ехать…
– Она очень красива. Но даже если она будет одета соответственно, в обществе будут смотреть на нее с изумлением. Она – совершенная дикарка!..
– Я давно думаю об этом. Я хочу дать ей надлежащее воспитание. Хороший монастырский пансион…
– Матушка! У меня на примете лучший вариант…
– Не представляю себе!..
– Ты хочешь встретиться с мадам де Ментенон? – спросил молодой человек решительно.
– Если это возможно и не унизительно для меня, – заметила Анжелика настороженно.
– Конечно же, возможно! И я занимаю в обществе не такое положение, чтобы мою мать кто-либо посмел унизить, даже сама мадам де Ментенон! Супруга короля!..
– Неужели?!
– Да. Это тайный брак, известный, однако же, всем. Но если ты сумеешь поладить с Франсуазой де Ментенон, это изменит к лучшему судьбу моей красавицы – сестрицы.
– Нет, нет, Флоримон! Если мадам де Ментенон подбирает для Его Величества юных фавориток, оставаясь при этом первой и единственной, то скажу тебе откровенно: я вовсе не хочу для моей дочери судьбы Луизы де Лавальер или Анны де Монтазье!..
– Не гневайтесь, матушка! Речь идет совсем о другом. В замке Сен-Сир мадам де Ментенон создала прекрасную школу-пансион для девочек, дочерей французских дворян. Их обучают наукам, искусствам, рукоделию. Это отнюдь не питомник, где выращивают будущих фавориток! Девочки получают строгое религиозное воспитание. Они читают пьесы Расина и даже знакомятся с основами юриспруденции…
– Ты предлагаешь отдать нашу Онорину в Сен-Сир?
– Не сердитесь, матушка, но житье на краю света заставляет вас мыслить намного медленнее, нежели это возможно при вашем остром уме! Речь вовсе не идет о том, чтобы отдать сестрицу в Сен-Сир! Попытайтесь поладить с мадам де Ментенон, попросите ее, подчеркиваю, попросите, принять Онорину пансионеркой в Сен-Сир! Надеюсь, свойственная вам гордость все же позволяет вам иногда просить…
– К чему этот задиристый тон, сын мой? Я все поняла и совершенно с тобой согласна… – Анжелика хотела было добавить несколько саркастически, что Флоримон может начать добиваться аудиенции, но мгновенно опомнилась и твердо решила не раздражать сына. На лице ее появилась невольная рассеянная улыбка.