Он закончил учтивой фразой:
«Мессир, я с радостью жду скорой встречи с вами, и если вы найдете возможность посетить нашу провинцию, к вашим услугам будут мои мулицы[21], среди которых есть превосходные экземпляры, а к столу — фрукты, каштаны, сыр и творог».
Через несколько месяцев бедному барону Арману де Сансе пришлось добавить к списку неприятностей еще одну.
Как-то вечером на дороге послышался стук лошадиных копыт, затем на старом подъемном мосту всполошились индюки. Во дворе залаяли собаки. Анжелика, стараниями тети Пюльшери сидевшая в комнате за вышиванием, тут же бросилась к окну.
Она увидела лошадь, с которой слезали два долговязых худых всадника, одетых в черное, а по тропинке вслед за маленьким крестьянским пареньком шел мул, склонившись под тяжестью тюков.
— Тетя! Ортанс! — закричала она. — Смотрите! Мне кажется, это наши братья, Жослен и Раймон.
Две маленькие девочки вместе со старой девой быстро спустились вниз. Они появились в гостиной, когда школяры приветствовали дедушку и тетю Жанну. Со всех сторон сбегались слуги. Тут же послали в поле за мессиром бароном, и в огород — за мадам.
Подростки с некоторым смущением наблюдали за всей этой суетой.
Одному уже исполнилось пятнадцать, другому — шестнадцать лет, но их часто принимали за близнецов из-за внешнего сходства и одинакового роста. У каждого был смуглый матовый цвет лица, серые глаза и черные жесткие волосы, которые спускались на мятый и испачканный белый воротничок школьной формы. Они отличались только выражением лица. В Жослене было больше решимости, в Раймоне — больше скрытности. Пока они односложно отвечали на вопросы дедушки, кормилица, вне себя от счастья, постелила на стол красивую скатерть и принесла горшки с пирогами, хлеба, масла и котелки с первыми каштанами. Глаза подростков засверкали. Не в силах больше ждать, они уселись за стол и начали есть так жадно и неаккуратно, что привели Анжелику в восторг.
Она заметила, что братья худые и бледные, а их саржевые костюмы протерлись на локтях и коленях. Разговаривая, они опускали глаза. Казалось, никто из них не узнавал ее. Раймон носил на поясе пустой рог. Она спросила у брата, для чего это.
— Для чернил, — важно ответил он.
— А я свой выбросил, — сказал Жослен.
Появились отец и мать с канделябрами в руках. Барон, несмотря на радость, выглядел немного обеспокоенным.
— Неужели это вы, мальчики мои? Вы ведь даже летом не приезжали. Что за странное время вы выбрали для каникул?
— Мы не приехали летом, — объяснил Раймон, — потому что у нас не было ни единого су, чтобы нанять лошадь или хотя бы сесть в карету, которая идет от Пуатье до Ньора.
— И если теперь мы здесь, то вовсе не потому, что стали богаче, — продолжил Жослен.
— …А потому что отцы-августинцы выгнали нас вон, — закончил Раймон.
Повисло напряженное молчание.
— Святой Дени! — воскликнул дедушка. — Мессиры, какую глупость вы совершили, что вам пришлось нести за нее такое тяжелое наказание?
— Никакой, но вот уже почти два года, как августинцы не получали за нас плату. Они заявили нам, что другие воспитанники, чьи родители щедрее, нуждались в наших местах…
Барон Арман принялся ходить взад и вперед, что выдавало его сильное волнение.
— Нет, это абсолютно невозможно! Если вы не совершили недостойного поступка, отцы не могли так бесцеремонно выкинуть вас за дверь: ведь вы — дворяне! Может быть, отцы не знают…
Жослен, старший сын, гневно возразил:
— Нет, отцы все прекрасно знают, и я даже могу повторить вам слова эконома, которые он бросил нам вслед: он сказал, что дворяне платят хуже всех и если у них не хватает денег, нужно привыкать обходиться без латыни и других наук.
Старый барон распрямил впалую грудь.
— Я не могу поверить, что вы говорите правду: ведь у Церкви и дворянства одна цель, а сегодняшние школяры — будущий цвет королевства. И смиренные отцы знают это лучше, чем кто бы то ни было!
На этот раз, уперев взгляд в землю, ответил второй мальчик, Раймон, собиравшийся стать священником:
— Отцы учили нас, что Бог помогает избранным, и мы, наверное, недостойны…
— Избавь нас от этих глупостей, Раймон! — прервал его брат. — Уверяю тебя, сейчас для них не время. Если ты хочешь стать нищим монахом, так тому и быть! Но я — старший сын, и дедушка прав, Церковь должна уважать меня, меня и всех остальных дворян! И если теперь она предпочитает нам простолюдинов, сыновей буржуа и лавочников, — ее право. Она сама ведет себя к гибели и разрушению!