– Хо-хо-хо! Маркиза! – разразился громким смехом Большой Матье. – Хо! Хо! Хо! Хо!
Хохот его становился все громче, с ветхих сводов посыпалась штукатурка. Наконец он в изнеможении схватился руками за живот.
Этот пышущий здоровьем гигант всегда носил оранжевые или голубые рединготы из переливчатого атласа. Парик прикрывала шляпа с богатым плюмажем. В мире воров и нищих в серых лохмотьях и с отвратительными язвами он был подобен солнцу.
Его смех затих, и тут все заметили, что Никола – Каламбреден пришел в себя. Теперь он сидел на столе, пытаясь скрыть некоторое смущение под сердитым выражением лица. Взглянуть на Анжелику он не решался.
– Что вас так развеселило, стадо ослов? – проворчал он. – Жактанс, дурень, снова ты спалил свою тухлятину? В этой норе воняет жареным поросенком.
– Это ты жареный поросенок! – проревел Большой Матье, клетчатым платком утирая слезы. – Да еще Полька! Вы только взгляните, она полспины подкоптила! Хо! Хо! Хо! – И он еще пуще расхохотался.
В ту ночь нищие славно повеселились в Нельской башне, напротив Лувра.
Глава IV
– Глянь-ка туда, – сказал Снегирь Анжелике. – Видишь того типа в надвинутой на глаза шляпе, который ходит по берегу, пряча свои усы под плащом? Ты его заметила? Это фараон.
– Фараон?
– Он из полиции, если тебе так больше нравится.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. Я носом чую.
И «шутник» ущипнул себя за нос пьяницы, шишковатый багровый отросток, которому был обязан своей кличке Снегирь.
Анжелика стояла, опершись спиной на перила горбатого мостика, перекинутого через ров к воротам Нельской башни. Бледные лучи солнца едва пробивались сквозь густой туман, который уже несколько дней окутывал город. Противоположный берег, где находился Лувр, был еще почти не виден, но в воздухе ощущалось тепло. Оборванная детвора удила во рву рыбу, какой-то лакей на берегу реки поил и мыл лошадей.
Тип, на которого Снегирь указал черенком своей трубки, имел безобидный вид мелкого буржуа, нагуливающего аппетит перед обедом. Он наблюдал, как лакей обтирает жгутом соломы лошадей, и время от времени поднимал голову, чтобы взглянуть на Нельскую башню, словно его интересовал этот ветхий обломок былых времен.
– Знаешь, кого он ищет? – спросил Снегирь, выпустив в лицо Анжелике клуб едкого дыма.
Она отодвинулась:
– Нет.
– Тебя!
– Меня?
– Да, тебя, Маркизу Ангелов.
На губах Анжелики мелькнула улыбка.
– Ты фантазируешь.
– Чего я?
– Ничего. Я говорю, ты выдумываешь. Никто меня не ищет. Никто обо мне не думает. Меня больше нет.
– Возможно. Но сейчас, скорее, нет стражника Мартена… Помнишь, того, у кабатчика Рамеза, овернца? Большой Мешок крикнул тебе: «Спасайся, Маркиза Ангелов!» Фараоны это запомнили, а когда еще обнаружили одного из своих с распоротым брюхом… Маркиза Ангелов, вот кто его укокошил, решили они. И теперь тебя ищут. Я знаю, потому что мы, бывшие солдаты, иногда пропускаем стаканчик со старыми боевыми товарищами, которые теперь служат в Шатле.
– Ба! – раздался позади них голос Каламбредена. – Есть из-за чего портить себе кровь. Стоит нам только захотеть, и мы отправим того парня в Сену вниз головой. Что они могут против нас? Их не больше сотни, а нас…
Он горделиво повел рукой, словно собрав в кулак весь город целиком. Выше по течению сквозь туман слышался шум Нового моста с его шарлатанами.
На мостик въехала карета. Они расступились, чтобы пропустить ее. Однако у съезда с моста лошади встали, потому что под копыта им бросился нищий. Это был Сухарь, один из попрошаек Каламбредена, седобородый старик, увешанный крупными четками и ожерельями из раковин.
– Ради бога, – заныл он, – сжальтесь над бедным паломником, идущим к Сант-Ягода Компостела, чтобы дать обет, и не имеющим средств для продолжения пути. Подайте мне несколько су, и я буду молиться за вас на могиле святого Иакова.
Кучер жестоко огрел его хлыстом:
– Назад, чертов пилигрим!
Из окна кареты выглянула дама. На шее у нее, под накидкой, сверкнуло бриллиантовое колье.
– В чем дело, Лорен? Гоните лошадей. Я хочу к вечерне быть в Сен-Жерменском аббатстве.
Никола сделал несколько шагов и взялся за ручку дверцы.
– Почтенная дама, – сказал он, снимая дырявую шляпу, – неужели, направляясь к вечерне, вы откажете в милостыне этому бедному страннику, идущему на молитву так далеко, в Испанию?
Дама взглянула на возникшее из тьмы заросшее черной бородой лицо, рассмотрела его обладателя, чьи борцовские бицепсы не мог скрыть драный плащ, и заметила, что пояс его украшен мясницким ножом. Широко раскрыв рот, она завопила: