Усевшись за обеденный стол, на котором красовались три куропатки с виноградом, супница с рыбным супом, жаркое с огурцами и блюдо пирожков с начинкой из китового языка, Людовик XIV положил рядом со своим прибором помятый лист бумаги с еще не просохшей типографской краской, пачкающей пальцы. Король любил поесть и уже давно научился обуздывать обуревавшие его эмоции, поэтому напечатанные строки не испортили ему аппетита. Но когда Людовик закончил читать, в комнате повисло тяжелое молчание, напоминающее тишину склепа, хотя обычно во время обеда дворяне услаждали слух монарха приятной беседой.
Памфлет был написан на том грубом, простонародном языке, чьи слова кололи, как стрелы, и который уже более десяти лет олицетворял в глазах парижан мятежный дух города.
В нем расписывались «подвиги», совершенные господином де Бриенном, первым дворянином короля. Этому вассалу недостаточно того, что он хотел похитить «нимфу с волосами цвета луны» у сюзерена, которому он обязан всем на свете; ему мало постоянных скандалов с женой… Но нет, прошлой ночью галантный кавалер отправился в трактир на улицу Нищеты. Там он и его приятели надругались над маленьким торговцем вафлями, а затем закололи мальчика шпагами. Потом они кастрировали хозяина заведения, отчего бедняга скончался, разбили голову его племяннику, изнасиловали его дочь и закончили свои «развлечения» тем, что подожгли дом, от которого осталась лишь горсть пепла.
— Клянусь святым Дени! — воскликнул король. — Если это правда, то Бриенн заслуживает виселицы. Кто-нибудь из вас, господа, слышал об этих преступлениях?
Придворные испуганно лепетали, что им мало известно о событиях прошедшей ночи.
Но король обратил внимание на юного пажа, помогавшего офицерам королевского рта, и, глядя на него в упор, неожиданно спросил:
— Дитя мое, должно быть, вы любопытны и охочи до сплетен, как и полагается в вашем возрасте. Расскажите мне, о чем судачили сегодня утром на Новом мосту?
Подросток покраснел, но он принадлежал к старинному дворянскому роду и потому ответил не задумываясь:
— Сир, говорят, что все, о чем написал Грязный Поэт, — правда и что такие события произошли минувшей ночью в трактире «Красная маска». Мы с приятелями ходили танцевать фарандолу, а когда возвращались, то увидели пламя и побежали к месту пожара. Но братья-капуцины уже справились с огнем. Весь квартал гудит, как растревоженный улей.
— Говорят, несчастье произошло по вине дворян?
— Да, но никто не знает их имен, потому что они были в масках.
— Что еще вам известно?
Глаза короля буравили пажа. Парнишка, уже ставший настоящим придворным, боялся сболтнуть лишнее, что могло бы повредить его карьере. Но, повинуясь приказу властного взгляда, он опустил голову и прошептал:
— Сир, я видел маленького торговца вафлями. Мертвого, с распоротым животом. Какая-то женщина вынесла погибшего мальчика из огня, она сжимала его тело в объятиях. Еще я видел племянника хозяина трактира, у него был перевязан лоб.
— А сам хозяин?
— Они не сумели вынести его тело из охваченного пожаром здания. Люди говорят…
Юный паж выдавил жалкую улыбку в похвальном намерении разрядить атмосферу.
— Люди говорят, что это прекрасная смерть для торговца жареным мясом.
Но король сохранил ледяное выражение лица, и придворные спешно поднесли ладони к губам, чтобы скрыть неуместный смех.
— Пошлите за графом де Бриенном, — приказал король. — Герцог, — добавил Людовик, обращаясь к герцогу де Креки, — передайте месье д’Обре следующие инструкции: во-первых, он должен собрать любые сведения, касающиеся происшествия минувшей ночи, и тотчас же сообщить их мне; во-вторых, проследить, чтобы любой распространитель или продавец этих памфлетов был незамедлительно арестован и препровожден в Шатле. И наконец, на каждого прохожего, замеченного за тем, что он подбирает или читает одну из этих листовок, будет наложен крупный штраф, а в дальнейшем за подобное он будет подвергнут преследованиям и заключен в тюрьму. Я также хочу, чтобы были незамедлительно предприняты самые серьезные меры по обнаружению владельца типографии и месье Клода Ле Пти.