Ленка потрогала мальчишеский член — Митя с размаху грохался на диван. Стручок его стоял. Впрочем, как и мой.
— А ну-ка, — строго сказала Ленка., — давай сюда свой писюн!
Анжелика с удовольствием наблюдала.
Мы купались, а потом зашли в раздевалку. Таки да, еще одна эротическая история.
Ленка спустила свои трусы небесно-голубого цвета до колен, расставила ножки слегка и растопырила половые губки. Ничего и никого не стеснялось это дитя природы.
Я дотронулся залупкой до девчачьего клитора. Поводил вверх-вниз. «Ты что, меня ебешь?» — бесхитростно спросила Ленка.
Мы решили поиграть. Не буду описывать, все равно не поверите. Странно вели себя девки. Трусы снять не западло, а вот целоваться почти отказывались. Жеманничали.
Я засосал Ленку. Она вихляла попкой, а Анжелика смотрела.
Потом мы вроде поебались. Увы. Это была лишь фантазия.
Странное дело — Анжелика бесстыдничала летом, но в другие времена года была, к-х-м-м, девочкой. Меня достало. Я начал ее трогать. Ей нравилось, хотя она, конечно, валяла дурочку. Как-то раз мы были в гостях. Анжелика сидела в кресле и изучала рукоятки самодельного двухканального четырнадцатиполосного [!] эквалайзера — о, в этом доме была прекрасная музыка. Я подкрался сзади (точнее, лишь сделал вид, что подкрадываюсь) и помассировал ее грудки. Она повизжала, суча ножками и прочим.
Так прошло четыре года. За все это время я так и не врубился в женскую психологию. Теперь-то мне все понятно.
Бабе срывает башню, когда она меняет дислокацию. Не потому ли Анжелика переставала позволять себя трогать летом 1980-го, 1981-го, 1982-го и 1893-го года, но дома, в городе, хранила какое-то подобие целомудрия? Пленэр! А в Ленинграде все было совсем иначе. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.
Не верю я им. Они могут напиздеть все, что угодно, но отдадутся кобельку за ближайшим кустом.
Я знаю.
Как-то мы сидели в бабушкиной комнате при свечке. Девочка суетилась: как бы не протек воск на столешницу. Я приподнял подсвечник, подстелил под него лист бумаги, затем стал созерцать огонь и попытался склонить Анжелику к этому занятию. «Очень тонкая бумага, — барахлила девчонка, — только бы не протекло. Бабуленька ругаться будет». — «Не протечет. А давай дружить, Анжелика», — я по своей дурацкой детской наивности тогда верил в дружбу. Верил и после.
Я хотел всего лишь дружбы. Дружбы, поняли вы или нет.
Анжелика сказала: «Нет!» Но трусы сняла, когда я попросил ее об этом.
У наших родителей созрел какой-то совершенно идиотский план поехать на ночь глядя в Красное Село. Зачем — бог ведает. Ушастая «мыльница» словно ждала. Короче, поехали, наказав нам спать — квартира была двухкомнатной.
«Пока они едут, — сказал я, — мы сможем вместе принять душ». Пошлый эротоман! Тогда я не знал, что же это за похабщина.
Анжелике идея понравилась, ее смущало лишь то, что родители могут вломиться в квартиру в любой момент и застукать нас за неблаговидным занятием. Я настаивал, и Анжелика в конце концов согласилась.
Голая девочка! О, как я ее убеждал! Вот сейчас, говорил я, они только проехали место с цыганскими прибамбасами. Да что! Даже еще не доехали. Времени у нас много. Таким образом я склонил Анжелику к какому-то подобию детского разврата. Ее голенькая писюшка наконец замаячила на фоне зубных щеток, показывая крошечный клиторок.
Мы совершенно разделись. Анжелика несколько ломалась, как типичная самка. Наконец обнажилась.
Белые прозрачные трусики слетели в бак, в котором тетя Вера кипятила белье. Я залюбовался стройной обнаженной девочкой. Ее нагота была прекрасна!
Анжелика ступила голой ногой в ванну. От одного вида ее босой ножки у меня захолонуло сердце, как говорится. Ее отец владел магом «Маяк-202» с какой-то странной системой оптического автостопа; сколько мы ни бились, он так и не начал срабатывать. Но сейчас я любовался голой Анжеликой. И при чем тут «Маяк»?
Она открыла горячую, поморщилась, поджимая пальчики ног; я дотянулся до смесителя и дал немного холодной. Вода наконец стала мягко ласкать своими струями нежные голые девчоночьи ступни.