Пока Анжелика рассматривала незнакомца, он продолжал тараторить.
— А что может делать в Париже маленький ветерок, вроде меня? Ветерок, привыкший гулять по плетням? Ну конечно, я буду раздувать юбки дамам и получать пощечины… Я унесу шляпы попов, и меня отлучат от церкви. Меня заключат в темницу в башне собора Парижской Богоматери, и я заставлю звонить невпопад все колокола… Какой скандал!
— Но… — повторила Анжелика, делая попытку подняться.
Проворным жестом молодой человек вернул ее на место.
— Не шевелись… Тсс!
«Слегка сумасшедший студент», — подумала Маркиза Ангелов.
Он вновь улегся рядом и, погладив Анжелику по щеке, прошептал:
— Не плачь больше.
— Я и не плачу, — возразила Анжелика, но тут же осознала, что ее лицо все мокрое от слез.
— Я тоже люблю спать на сене, — продолжал ее собеседник. — Когда я прокрался на судно, то обнаружил тебя. Ты плакала во сне. Тогда я приласкал тебя, чтобы успокоить, и ты мне сказала: «Еще!»
— Я?
— Да. Я вытер твое лицо и увидел, что ты необыкновенно красива. Крылья твоего носа так же тонки, как те ракушки, что мы находим на речном песке. Ты понимаешь, о чем я говорю — ракушки, такие белые и тонкие, что их можно назвать полупрозрачными. Твои губы — лепестки клематиса. Твоя шея такая гладкая и нежная…
Анжелика в полудреме внимала его речам. Да, действительно, уже давно с ней никто не говорил подобным образом. Казалось, слова долетали откуда-то издалека, и она боялась, что молодой человек всего лишь насмехается над ней. Разве мог он в самом деле считать ее красивой? Ведь этой ужасной ночью она стала помятой, поблекшей, навсегда испачканной… и поняла, что больше никогда не сможет посмотреть в лицо людям, знавшим ее в прошлой жизни!
А незнакомец продолжал нашептывать:
— Твои плечи — два шара слоновой кости. Твои груди нельзя сравнить ни с чем, кроме них самих, настолько они прекрасны. Они точно созданы для того, чтобы помещаться в мужской ладони, и их украшают маленькие прелестные почки цвета розового дерева… такие почки мы видим, когда приходит весна. Твои бедра гладкие, как шелк. Твой живот, как округлая подушечка из белого, тугого атласа, на такую подушечку так приятно положить свою щеку!
— Надо же! Хотелось бы знать, — произнесла смущенная Анжелика, — как вы можете судить обо всем этом!
— Пока ты спала, я вдоволь налюбовался тобой.
Анжелика резко села.
— Наглец! Ах ты, распутный школяр! Дьявольское отродье!
— Тише! Не так громко. Ты хочешь, чтобы пришли лодочники и выбросили нас за борт?.. Отчего вы сердитесь, прекрасная дама? Когда мы находим на дороге изысканное украшение, стоит его внимательно рассмотреть, не правда ли? Увериться, что перед нами чистое золото, что драгоценность действительно прекрасна; а главное — решить, подходит ли нам эта драгоценность или стоит оставить ее там, где мы ее нашли. Rem passionis suae bene eligere princeps debet, mundum examinandum[22].
— И это вы тот государь, на которого смотрит мир? — язвительно поинтересовалась Анжелика.
Молодой человек изумленно прищурил глаза.
— Ты понимаешь латынь, маленькая нищенка?
— Ну, раз нищий вроде вас говорит на латыни…
Студент недоуменно закусил нижнюю губу.
— Кто ты? — тихо спросил он. — Твои ноги сбиты в кровь. Должно быть, ты долго бежала. Что тебя испугало?
Анжелика не отвечала, и он продолжил:
— У тебя нож, вот там… Ужасное оружие, кинжал Египтянина. Ты умеешь им пользоваться?
Анжелика бросила на него лукавый взгляд из-под ресниц.
— Возможно!
— Ай! — воскликнул незнакомец, отодвигаясь.
Он вытащил из сена соломинку и принялся покусывать ее. Его светлые глаза стали мечтательными. В какой-то момент Маркизе Ангелов показалось, что незнакомец больше не думает о ней. О чем же тогда он размышлял? Быть может, о башнях собора Парижской Богоматери, куда его будто бы должны заточить… Теперь его неподвижное и далекое, слишком бледное лицо казалось не таким уж и молодым. Анжелика заметила в уголках его век легкие морщинки — следы увядания, которыми могут отметить человека в полном расцвете сил нищета или разгул.
Впрочем, у незнакомца не было возраста. Худое тело в слишком просторной одежде казалось бесплотным. Она испугалась, как бы собеседник не исчез, словно видение.
22
Государь должен выбрать с заботой предмет своих страстей, так как на него смотрит мир. —