— Эй, красотка! Иди сюда…
Сильные руки подхватили не пришедшую в себя, растерянную Анжелику, перенесли и положили на дно большой лодки, набросили сверху что-то тяжелое, мягкое и сухое.
— На, погрейся.
Она мгновенно успокоилась и уснула под смех, говор и крики возбужденных, бодрых, разгоряченных мужчин.
К полудню флот, спрятанный ранее в камышах, подогнали к гряде холмов, где стояли, возвышаясь посреди сплошного моря, казачий обоз и конница. Один казак нашел и привел Мигулина, указал ему на Анжелику:
— Забирай…
Анжелика выглядела скверно. Разбитые губы и нос распухли, один глаз заплыл.
— Кто это тебя так отделал?
— Твоя жена, — ответила Анжелика.
Мигулин, видимо, принял ее ответ за неудачную шутку. Он хмыкнул и сказал:
— Ладно, пошли…
— Вы отступили? — спрашивала Анжелика, торопясь за широко шагающим казаком. — Как же вы теперь будете штурмовать вторую башню?
— А на черта она нам нужна? В такой разлив мы любой протокой в море выйдем.
— Значит, вы сейчас пойдете в море?
— Да вот сидят думают…
На холме в кружке по-татарски сидели атаманы и есаулы, среди них выделялся весь перевязанный окровавленными тряпками Михайло Самаренин. Говорили приглушенными голосами, склонялись над каким-то чертежом.
— Сиди здесь, — ткнул Мигулин пальцем под какую-то телегу, и Анжелика сразу же села и прислонилась к колесу.
Мигулин подошел к совещающимся и остановился, заглядывая через головы на чертеж.
— Азов нам с думбасов не взять, — говорил кто-то из сидящих. — А на вторую башню и силы тратить не стоит. Сколько вчера положили… А если б один день подождали, то без всей этой стрельбы в море б вышли.
— Да кто ж ее знал, что среди лета такая низовка, такой разлив.
— Ладно, что делать будем?
— Мы уйдем, а азовцы вверх по Дону на наши городки полезут, — сомневался Корнила Яковлев.
— Четверть мы оставили, они в осаду сядут, — заспорили остальные. — С Верху еще казаки не подошли. Аюка со своими узкоглазыми обещался…
— На Аюку надежда плохая. Как бы он сам от Москвы не отложился да к бусурманам не ушел…
— Так чего ж ты хочешь?
— Азов осадить, — упорствовал Яковлев.
— Опять за рыбу деньги! Да как же ты его в разлив осадишь?
— Нам от царя указ крымцев и турок воевать, — прохрипел Самаренин. — Турок сейчас воевать возможности нет, со струга на стену не полезешь. Будем воевать крымчаков.
— Правильно. А я чего вам толкую…? Это все Корнила против…
— Помолчи! Загрузим все струги, которые есть, — продолжал Самаренин, — и мимо башни, ериком выходим в море. Места много. Посадим на челны часть конных. Лошадей с коноводами отошлем обратно. И обоз, пока вода не спала, пусть этой стороной сухими местами на Черкасск уходит. Пушки все вытянули?
— Куда там! Самые тяжелые завязли. Еще быки нужны…
— А если лошадей?
— Надсадим. Быки нужны.
— Ты, Егор, и ты, Калуженин, думайте и делайте, что хотите, но чтоб к ночи завязшие пушки были на сухом, — приказал Самаренин. — А конями или быками вы их будете тянуть, это меня не касается. Идите.
— Когда грузимся?
— Как стемнеет. Все. Идите по местам и собирайтесь.
Все поднялись. Мигулин протиснулся к Самаренину. Когда они проходили мимо, до Анжелики долетели обрывки их разговора.
— На турецкий или крымский берег эту бабу высадить… Царский приказ… — убеждал атамана Мигулин.
— Не царский, а Матвеева, — хрипел Самаренин.
— Это — один черт… Привязалась, хоть убей ее… Ей… вон… уже и морду набили, а она уперлась, не отвяжется… Ну так как? Берем?
Самаренин молча махнул рукой.
— Я ее к себе в дубас посажу, — отстав, крикнул ему вслед Мигулин.
В лагере воцарилась предпоходная суета. Казаки еще раз проверяли многочисленные суда и суденышки. Конные метали жребий, кому идти в морской поход, а кому возвращаться с лошадьми. Часть из них Калуженин увел выручать увязшие пушки.
Мигулин сбегал в не успевший уйти обоз и принес оттуда Анжелике сухую одежду.
— Переодевайся…
— Здесь? Сейчас?!
— Да кто на тебя смотрит…
— Я подожду до вечера, — заупрямилась Анжелика.
— Твое дело.
Меж тем казачья флотилия готовилась выходить в море. Казаки подготовили 34 больших струга, называемых «думбасами». Эти судна напоминали неаполитанские фелюки или испанские барселонги. Длиной они были — 50–70 футов, шириной — 14–18. С кормы и носа островаты, без палубы. На каждом было по мачте с примитивным парусом. Но не движение под парусом составляло основу их хода, с каждого борта к судну прикреплялись большие и тяжелые весла-бабайки, штук 10–20. Кроме того, борта укрывались своеобразными шанцами из тростника, соломы или камыша, предназначенными защищать гребцов и пассажиров от стрельбы противника. Эти 34 думбаса стали основными ударными силами казачьей флотилии, кроме них на волнах покачивалось несчетное количество суденышек средних и мелких — «дубов» и «челнов».