Конные сотни спешились, до двух третей казаков стали распределяться по стругам — кому с кем плыть.
Ждали вечера. Уже в сумерках снялся и ушел обоз. Коноводы угнали табуны лошадей, оставшихся без всадников. Мокрый и грязный Калуженин прискакал и сообщил походному атаману, что тяжелые пушки вызволили и под прикрытием полусотни казаков отправили в Черкасск.
— Все?
— В обозе считали, сказали, что — все.
— Добре. Ну, казаки, готовьтесь. Выступаем…
По дорожке, проложенной в зарослях, Мигулин провел и посадил Анжелику в пустой еще струг. Судно оказалось очень шатким. Вблизи Анжелика увидела, что оно — цельное, выдолблено из ствола одного огромного дерева, липы. По бокам были «наставлены» специальные борта, называемые «ошивинами». Но ошивины по сравнению с цельным днищем были очень легкими и не могли обеспечить устойчивости, по-этому по бортам прикреплялись дополнительные пуки камыша, чтоб судно, являющее собой один сплошной балласт, не опрокинулось сразу же.
Анжелика прошла, переступая через нашестья гребные лавки, и села на одну из них.
— Отсюда тебя сгонят, — покачал головой Мигулин. — Тут гребцы сядут. На дно садись.
Анжелика, вздохнув, опустилась около прикрытых мешков и мешочков с запасами. Наощупь и по запаху она определила, что казаки взяли с собой сухари, крупу, гречневую и ячменную муку, сушеную рыбу.
— Может, ты отвернешься? — сказала она Мигулину. — Я переоденусь, пока никого нет.
— Это тебе кажется, — пробормотал Мигулин, но ни спорить, ни возражать не стал, отвернулся и ушел по той же тропе меж зарослей.
Вскоре раздался топот и треск камыша. Видимо, был сигнал, и казаки раскачивая думбас и балансируя, начали размещаться. Двое прошли на нос, двое остались на корме, остальные рассаживались на нашестьях по двое к каждому веслу. На носу и на корме оказалось по рулю и по загребному веслу, и Анжелика догадалась, что струг, не поворачиваясь, может одинаково проворно двигаться и вперед и назад. Мигулин и еще два казака вставили в специальные гнезда подставки для фальконетов — маленьких судовых пушечек. Еще один поднял пику с цветным значком. Всего разместилось более сорока человек.
Справа и слева из-за камыша поднимались на пиках такие же знаки. Через несколько мгновений флотилия оказалась готова к выступлению.
Все напряженно вслушивались, ожидая очередного сигнала. Но вместо него сидевшие в думбасе казаки услышали глухое тоскливое рычание, срывающееся на подвыв.
— Что это? — прошептал кто-то.
— А бог его знает…
Анжелика взглянула на Мигулина. Тот нагнул голову, всем своим видом являя нетерпеливое ожидание.
— Кто это рычит-то…?
Казак, поднявший значок на пике, нервно облизнул губы. Стонущий вой взлетел над камышами, словно кто-то жаловался, но не находил слов. Возбужденное шевеление началось на соседних стругах.
— Это дьявол воет, крымчаков оплакивает, — вдруг громко и даже радостно сказал Мигулин.
— А-а-а… — вздохнул кто-то облегченно.
— Ну, чего ждем-то? — нетерпеливо крикнули из-за стены камыша.
Пронзительный свист… Кто-то невидимый Анжелике, хлюпая по воде сапогами, оттолкнул тяжелый струг. Казаки дружно налегли на весла и рывком выпрямились. Думбас заскользил по воде.
Тьма стремительно сгущалась. Анжелике видно было лишь небо, на котором сквозь поредевшие тучи стали проступать звезды. Вой отдалился, стал стихать. Размеренно налегали на весла казаки, толчками шел думбас. Тихо плескала вода за бортом. Верхушки камыша, раньше попадавшие в поле зрения, совершенно исчезли.
Равномерные колебания судна, четкая как часы работа гребцов принесли успокоение. Анжелика даже придремала, склонив голову на мешок с крупой. Ни о чем не хотелось думать…
Она пришла в себя от тихого разговора. Взмахи весел стали реже, слева и справа опять появилась стена камыша. В шепоте казаков она разобрала слово «ерик».
— Где мы? — спросила она у Мигулина.
— Протокой идем, башни обходим, — тихо ответил он.
— Но вы ж одну разбили…
— Вторая цела. Зачем нам лишний раз им показываться? Пусть думают… — и он неопределенно взмахнул рукой.