У нее неожиданно оказалось целое море свободного времени. Ночью она спала в одной, особенно удобной пещере, утром завтракала, закусывала, чем бог послал, брала с собой сушеные фрукты и уходила на берег моря, к ручью или на террасы, где рос одичавший, но обещавший быть сладким виноград. Мысли о возможности побега не покидали ее. Первым и самым простым способом было совращение одного из стражей и побег с ним в Кафу. Стражники уже стали коситься друг на друга, несколько раз между ними вспыхивали ссоры. Три семейства, жившие на острове помимо Исмаила-аги, вскоре сняли свои юрты и перебрались на другие островки или на материк. Там они рассказали, что Исмаил-ага привез с собой шайтана в образе прекрасной женщины, чье появление сразу же развращает нравы, люди начинают ссориться, дела идут плохо; жалели служанку и двух оставленных на острове воинов.
Она опробовала на них некоторые свои приемы, но без особого энтузиазма. Пока Исмаила-аги здесь не было, она не прочь была отдохнуть, набраться сил, само тело подсказывало, что есть нужда в отдыхе. Она много спала, много гуляла, беспрестанно думала, вспоминала… Тем не менее страшные чары давали себя знать. Молодой татарин скрипел зубами и дошел до того, что спрашивал у аллаха совета: какого члена лучше лишиться? Попытки использовать один непременно закончились бы потерей другого.
— О, аллах, — плакал ночами молодой татарин. — Лучше б я был евнухом, чем терпеть такие муки… Если же не стерплю, то Исмаил-ага отрубит мне голову…
Старый подозревал молодого в шаткости, но и сам, забывшись, бросал порой на Анжелику красноречивые взгляды.
Анжелика доводила их до умопомрачения, когда начинала раздеваться на берегу моря, чтоб искупаться…
Дни тянулись, похожие, как близнецы. Постепенно Анжелика поняла красоту острова и моря. Это понимание пришло к ней, когда она думала о муже и вспоминала детей. Воспоминания о графе де Пейраке были туманными, она больше помнила его голос, чем его тело. Второй ее муж, маркиз дю Плесси де Бельер, казался более осязаем в воспоминаниях, память тела сохранила боль его побоев, ожоги от его хлыста. А Жоффрей… Столько мужчин встретились ей на жизненном пути, что постепенно образ первого мужа странным образом видоизменился. Она приписывала ему многие качества, понравившиеся ей в других. Во сне она видела его, но иногда он приобретал образ кого-то другого. Она знала, что это он, Жоффрей, а проснувшись, вспоминала, что видела Филиппа… Зачем же она искала его? Впоследствии, анализируя от вынужденного безделия свои чувства, она поняла, что где-то в самом укромном уголке ее души живет еще одно воспоминание. Не образ, а ощущение — вот что манило бедную Анжелику. В душе ее жило воспоминание о БЕЗМЯТЕЖНОМ СЧАСТЬЕ. В жестокое время в жестокой стране она испытала с Жоффреем ощущение безмятежного счастья и теперь стремилась вернуть его. Это была погоня за символом.
Она мало думала о детях, усилием воли отгоняла эти воспоминания, чтобы совсем не раскиснуть. Но дети тоже являлись ей в снах, и живые, и утонувший Кантор… Она подскакивала на своем ложе, начинала плакать и, чтобы отогнать воспоминание, отогнать детские образы, делавшие ее совсем больной, начинала вспоминать Версаль, короля, африканскую пустыню…
Природа брала свое — ночи напролет она лежала в полузабытьи и ей мерещились мужчины, побывавшие в ее постели, и те, кого она подсознательно мечтала в ней увидеть… О проклятом паукообразном азиате она старалась не думать…
Жара, запах моря, тоска и вынужденное безделие сводили ее с ума. Она выходила на лимонно-желтый песок, покрывавший берег одной из лагун, и падала на него лицом вниз. Песок сухо скрипел, и ее душили слезы. Ей казалось, что ее услышат, и она настойчиво и нежно звала людей, которые могли помочь ей. Увы, их было немного: юный граф Раницкий, казак Мигулин… Иногда, забывшись, она обращалась к мелькнувшему в ее недавней жизни Баммату. Вот кого боялся этот паук Исмаил-ага…
Чудесное крымское лето проходило. Минули месяцы. Жара спАла, и Анжелика немного успокоилась.
Ветер нес по берегу моря клубы тяжелого песка, они не взлетали, а как бы катились вдоль воды. Поднимаясь на гору, Анжелика видела, что опустели террасы на дальнем берегу, притих рыбацкий поселок, и рыбачьи баркасы ушли далеко-далеко в море. Птицы еще пели ей на заре, но это были прощальные песни, грустные и нежные. Падали первые листья…
На целые дни уходила Анжелика в заброшенный одичавший виноградник, где золотом налились, вызрели кисти, садилась в колеблющуюся тень и начинала ощипывать и есть не умещающуюся в руке виноградную кисть. Долго… Сладко…