Глава 27
В отсутствие короля и двора Версаль оказался во власти архитекторов, рабочих и художников. Как-то раз, пробираясь среди строительных лесов и груд мусора, Анжелика встретила своего брата Гонтрана, занятого росписью небольшого зала, выходившего на южный партер. Эти апартаменты, обильно украшенные мрамором и золотом, хотя и не были изначально предназначены для каких-то определенных целей, напоминали драгоценную шкатулку и сулили приятное времяпрепровождение. С некоторых пор сюда зачастила мадам де Монтеспан, чтобы наблюдать за ходом отделочных работ, и многие решили, что роскошные апартаменты будут отведены новой фаворитке.
Анжелика рассеянно разглядывала все это великолепие, лепнину в виде камыша и трав, покрытую позолотой трех разных оттенков, сложный лиственный орнамент, в центре которого художник разместил очаровательные миниатюры в голубых и розовых тонах. Маркиза поинтересовалась у брата, сможет ли он в ближайшие дни прийти к ней домой, чтобы написать портреты Флоримона и маленького Шарля-Анри. Оказалось, что у нее нет ни одного портрета Кантора, и, казня себя за это безвозвратное упущение, она просила запечатлеть на холсте черты живых сыновей. Почему она не подумала об этом раньше?
Гонтран проворчал, что это будет нелегко.
— Я тебе хорошо заплачу.
— Не в этом дело, малышка! Будь у меня возможность, я написал бы тебе эти портреты в подарок. Но где найти время? С тех пор как я начал работать в Версале, я вижу жену и детей только раз в неделю, по воскресеньям. Мы приступаем к работе на рассвете. У нас есть полчаса в день на обед, который начинается в десять, и еще один перерыв, чтобы перекусить, а управляющие стройкой строго следят, чтобы мы отлучались по естественным надобностям не дольше пяти минут. А тут еще, как на грех, парни с болота заболели дизентерией!
— Ничего себе! А где вы спите? Где едите?
— У нас общие спальни, — Гонтран небрежным взмахом кисти указал куда-то за окно, — и харчевни, которые устроили цеха. Никак не получится выкроить для написания портрета не только целый день, но даже несколько часов!
— Куда это годится?! Ты — мой брат, и я сделаю все, чтобы добиться для тебя каких-нибудь льгот, но при условии, что ты согласишься ими пользоваться, упрямая голова!
Художник пожал плечами.
— Делай как знаешь. Капризы знатных дам священны. Я выполню, что прикажут. Единственное, о чем я прошу, — так это чтобы за прогулы меня не выгнали с работы и не выкинули на улицу.
— Со мной ты никогда не окажешься на улице!
— Я уже не раз говорил тебе, что не желаю ни милостыней, ни одолжений.
— Так чего же ты хочешь, мой вечно недовольный братец!
— Хочу, чтобы у меня были права, вот и все!
— Ну ладно, давай не будем опять спорить. Я могу на тебя рассчитывать?
— Да.
— Гонтран, я хотела бы еще раз посмотреть на плафон, который ты недавно расписал. Эта работа показалась мне бесподобной.
— Я написал бога войны. И война пришла к нам.
Живописец положил палитру и повел Анжелику по галерее к угловому залу, декор которого был только что закончен. По дороге он то и дело настороженно озирался по сторонам.
— Надеюсь, что не получу выговор за свою недолгую отлучку. Может быть, меня защитит твое присутствие.
— Ты преувеличиваешь. Тебе отовсюду мерещится опасность.
— Я научился опасаться ударов судьбы.
— Лучше научись их избегать.
— Это нелегко.
— Но ведь я научилась, — с гордостью сказала Анжелика. — Я побывала на самом дне, зато могу без хвастовства утверждать, что теперь я поднялась на новую, прежде недосягаемую высоту.
— Потому что ты боролась одна и только за себя. А я не один. Я хотел бы вовлечь в борьбу всех несчастных и подарить им победу. Но для того, чтобы подняться, нужна недюжинная сила… Единство, без которого нас уничтожают поодиночке. Закваска мятежа киснет прежде, чем успеет подойти тесто.
Тронутая печальным и усталым видом брата больше, чем его словами, Анжелика не нашлась с ответом.
— Ты хоть изредка встречаешься с Раймоном? — спросила она.
— Хм… Иезуит не понял бы меня. Никто не может понять, даже ты… Ну вот, смотри!
Они остановились в центре зала. Над ними, на плафоне, разделенном полосами позолоченной лепнины, пестрели обширные живописные поверхности. Бог Марс, освещенный лучами восходящего солнца, несся вперед на колеснице, запряженной волками. Его четко очерченный светлый силуэт резко контрастировал с темными фигурами диких зверей[74].
74
Автор описывает плафон