Распахнув заднюю дверь кухни, Анжелина решительно прошагала к бетонной загородке, за которой они держали мусорные баки. Подняла металлическую крышку ближайшего бака, и все великолепие «Шоколадных грез Франжелико», за исключением крошечного кусочка, поместившегося на пальце, глухо шлепнулось на дно. Изо всех сил грохнув крышкой, она так же решительно вернулась в кухню.
Оглянулась вокруг. Горячая волна гнева обожгла шею.
Анжелина наконец-то начала осознавать, какое сумасшедшее количество еды хранится в доме: перец, баклажаны, помидоры, прошутто, цыпленок, baccala [10], что-то молочное, зелень, сыры – для праздника, которого не будет.
Кончено. Больше никаких праздников. Всему этому место в помойке.
Анжелина занялась холодильником. Вышвырнула прямо на стол пакет со свежей треской. Баклажаны покатились по столешнице и замерли на самом краю. За ними последовали кусок говядины, свинина и колбасы, цыпленок – все аккуратно завернутое в белую хрустящую бумагу. Каждый сверток Анжелина изо всех сил шмякала об стол. Она вытащила и опрокинула обе емкости для овощей. Роскошный перец, лук, морковь с чудесными зелеными хвостиками, цуккини, сельдерей, бело-розовые головки чеснока, пучки петрушки хлынули разноцветной лавиной.
Анжелина порылась в кладовой, достала большое пластиковое ведро. С коротким треском распахнулась крышка, и продукты полетели в ведро. Анжелина швыряла их с такой яростью, словно стремилась навеки выбросить из своей жизни.
Из кладовой донесся глухой удар: большой пакет муки на полке завалился набок. Это наглое ленивое движение разозлило ее. Она схватила пакет и взгромоздила на стол. Оказалось, сверху пакет был приоткрыт, и, когда Анжелина хлопнула им об столешницу, пушистое облако, взлетев, осело на ее ресницах, лице и волосах.
Она растерянно закашлялась, замахала руками. А потом увидела свое отражение в металлической дверце холодильника, которую регулярно полировала до блеска.
И рассмеялась.
Рассмеяться вот так – словно дернуть за кольцо запасного парашюта. Безудержный глубокий хохот, который отдается в животе, спине, сотрясает плечи, и даже слезы наворачиваются на глаза. Анжелина в изнеможении рухнула на спасительную опору столешницы. Надо же, а ведь она уже успела позабыть, что такое смеяться по-настоящему.
Чистым посудным полотенцем она утерла глаза, смахнула с лица муку. Все еще хихикая, аккуратно вынула продукты из ведра и разложила на столе.
Приближалась полночь, но Анжелина знала, что делать. Она не пойдет спать.
Она хочет и будет готовить.
Большой мерной кружкой она налила теплой воды в металлическую миску, добавила щепотку сахара и размешала пачку дрожжей.
Спустя несколько минут, переодевшись в джинсы и рубашку, Анжелина вернулась в кухню, закатала рукава, подобрала волосы и приготовилась к работе. Окунула палец в миску с дрожжами, попробовала на вкус. Удовлетворенная результатом, отмерила муку и всыпала ее в опару, добавив немножко соли. Двумя руками принялась месить, наслаждаясь теплым хлебным ароматом. Она месила, переворачивала, похлопывала в привычном, усвоенном еще в детстве ритме, пока бисеринки пота не выступили на лбу.
Сжимая тесто, она всякий раз изо всех сил пыталась выдавить воспоминания о Фрэнке. Потом, позже, она будет помнить все и будет лелеять эти воспоминания, но сейчас слишком больно.
Довольно скоро получился солидный, размером с футбольный мяч, шар теста, который Анжелина бережно уложила обратно в миску, накрыла полотенцем и отставила в сторону. Затем хладнокровно оценила возможности плиты, мысленно прикидывая последовательность действий, – ей потребуется шесть конфорок и две духовки.
Большая кастрюля для соуса – на позицию. Ножи к бою. Зажечь огонь.
Она называла свою плиту Верной Старухой. Ее отец, Ральф, отыскал и установил это гигантское чугунно-фаянсовое произведение «Печной Компании Релайбл» [11]в маминой кухне лет тридцать назад, еще до рождения Анжелины, когда они с Эммалин переехали в собственный дом и только начинали семейную жизнь. У плиты имелось шесть мощных газовых конфорок, две большие духовки, гриль, отдельная решетка для жарки и маленькая духовка для разогревания блюд. «Печная Компания Релайбл» прекратила выпускать кухонное оборудование еще в тридцатые годы, но свое лучшее изделие они производили до последнего дня. Верная Старуха никогда не подводила. И вселяла уверенность.
Плита стала единственным наследством, доставшимся ей от родителей, и вместе с Анжелиной переехала в этот дом после того, как они с Фрэнком поженились. Как жаль, что родители не дожили и не увидели Фрэнка. Он был таким чудесным, познакомил со своей семьей так, чтобы все сразу поняли, насколько он любит и уважает ее. И дал ей возможность встретить новых родственников на ее собственной территории, на ее условиях. Анжелина вспомнила, как в первый раз готовила для них и как нервничала, подавая «красный соус» детям итальянской матери…
Внимание.
Исходный пункт – красный соус, соус tomate, как говорила мама, – мамин соус. Крупная белая луковица, два стебля сельдерея, большая морковка, пучок петрушки – quattro evangelistas, «четыре евангелиста» итальянской кухни.
Анжелина нарезала лук, морковь и сельдерей, измельчила красный сладкий перец и петрушку – до крупной крошки, похожей на влажный песок. Отломила пять зубчиков чеснока, раздавила, очистила, порубила – чуть крупнее, чтобы чеснок подчеркнул вкус соуса, но не погубил его.
Оливковое масло булькнуло трижды, проливаясь в разогретую кастрюлю, туда же отправились «евангелисты», соль и перец и только затем чеснок – чтобы не пригорел. Постепенно, помешивая, добавила томатную пасту. Пока смесь закипала, Анжелина отщипнула пригоршню сухих трав из висящих в кухне пучков – розмарин, базилик, тимьян, орегано, – растерла их в ладонях прямо над кастрюлей, глядя, как они крошечными зелеными снежинками сыплются вниз.
Она вдохнула аромат, оставшийся на пальцах. И сразу вспомнилось детство, родители: как она помогала маме готовить соус, как обнимала вернувшегося с работы папу и аромат свежих трав смешивался с запахом его одеколона.
Анжелина плеснула красного вина, в недрах кастрюли удовлетворенно зашипело, и туда хлынул водопад рубленых pomodoros. Она еще приправила соус, позволила ему вскипеть, а потом убавила огонь, чтобы смесь лишь слегка побулькивала.
Бабушка Нонна, мать ее отца, сама готовила томатную пасту из плодов, которые выращивала в собственном саду. Она, бывало, приносила Эммалин домашние консервы, а потом женщины могли часами сидеть, попивая пиво и закусывая его корнишонами с сыром эдам. Единственным человеком, с которым Эммалин могла выпить пива, была Нонна.
Анжелина заторопилась. Поставив кастрюлю с каннеллини для классического тосканского супа с белой фасолью, она выбрала красный и зеленый перцы, разрезала пополам, удалила сердцевину, слегка смазала оливковым маслом и положила в духовку запекаться. Можно было подрумянить перцы прямо на газовой горелке, но медленное запекание проявляло мельчайшие оттенки вкуса, а время – что ж, похоже, в ее распоряжении все время мира.
А сейчас, пожалуй, пора заняться цыпленком. У нее для такого случая имелась большая объемная гусятница, за которой когда-то пришлось ехать на рынок к эмишам. Она аккуратно затолкала под кожу цыпленка кубики сливочного масла, приправленные растертой петрушкой, шалфеем, тимьяном и перцем. Масло растает и пропитает мясо, пронизывая его ароматом трав до самых костей. Поверхность цыпленка она сбрызнула белым вермутом и еще немного добавила в жаровню.
Когда-то давно, раскрывая Анжелине тайны приготовления цыпленка – как зажарить его, чтобы внутри он остался невероятно нежным и сочным, а кожица при этом приобрела нежно-коричневый оттенок ореховой скорлупы и похрустывала, как картофельные чипсы, – мать сказала: «Против правильно зажаренного цыпленка не устоит ни один мужчина. Когда ты вырастешь и надумаешь выйти замуж, проблема запросто решится при помощи цыпленка». Похоже, она пошутила лишь отчасти: ровно через три недели после того, как Анжелина впервые поджарила цыпленка для Фрэнка, он сделал ей предложение.
Поставив птицу в духовку, Анжелина налила себе бокал вина.
– Что-то здесь слишком тихо, – вслух произнесла она, только чтобы услышать звук собственного голоса. – Очень тихо! – прокричала Анжелина.
Она толкнула дверь в гостиную, в углу которой стоял старый музыкальный центр. Порывшись в пластинках, вытащила потрепанный конверт, любимый диск ее отца, под который он любил танцевать с Анжелиной, когда та еще пешком под стол ходила. «Избранные хиты Луи Примы» [12].
Она опустила иглу на пластинку и прибавила громкости, чтобы было слышно в кухне.