- Я на всякий случай стучусь - говорит она, проходя в дверь: - а то вдруг ты дома непотребствами занимаешься. Сперва стучусь, а потом уже ключами открываю. Даю тебе время трусы натянуть.
- Спасибо. - говорю я, принимая у нее сумку с чем-то тяжелым: - и здравствуй.
- Привет-привет. - говорит она: - у тебя все в порядке? Вид какой-то... - она вертит пальцами в воздухе, подбирая определение: - ударенный какой-то.
- Ударенный? - я ставлю сумку на стул, помогаю Женьке с ее шубой, мы проходим в гостиную, к Петру Алексеевичу. Женька тут же бросается к коту, погружает свои пальцы в его шесть, греясь. Петр Алексеевич не в восторге от такого поворота событий, но как настоящий аристократ он терпит вызывающее поведение простолюдинов.
- Угу. - говорит Женька: - и вообще, где ты был? И почему у тебя физиономия вся в синяках? Боже ты мой, я только сейчас увидела, ты подрался с кем-то?
- Да, можно и так сказать. Помнишь, мы в ресторане были и там какой-то тип к вам пристал? Ну, еще Лапочка там была. - говорю я, расставляя все по местам. Все просто, не так ли, сейчас Женька скажет свое сакраментальное "Лапочка дура, как она могла тебя бросить" и мне останется только поплакать у Женьки на плече, ну или на другой части тела, какую часть тела мне предоставят, на той и поплачу. У Женьки все изгибы совершенны, так что жаловаться не стану. Я смотрю на ее ножки в черных чулках, точенные, словно ноги статуи из мрамора, представляя, как буду поклонятся ей прямо тут, на этом диване, предварительно согнав кота и заперев его в ванной, чтобы он не сверлил нас своим взглядом, выражающем презрение к плотским радостям. Я думаю о том, как уложу ее на диван и задеру ее юбку, стащу с нее эти черные колготки, как она будет слабо сопротивляться и говорить что не сейчас, что я дурак, и что кот опять будет на нас смотреть. А я скажу что именно сейчас, что я травмирован, физически и душевно, что кот в ванной, а ее ноги та чудесно пахнут и у нее такая гладкая кожа...