- Я бы мог... - говорю я, с сумасшедшей надеждой в сердце, с неистовой верой в чудеса, оставшейся после того, как я своими глазами увидел Лапочку, восставшую из мертвых.
- Нет - качает головой Лапочка: - нет. В тот раз это была постановка, я же все вспомнила. Я помню, как они пришли за мной, я помню, что со мной сделали, я помню, что я сделала... хотя я бы и хотела забыть. Поэтому я знаю, что это действительно был трюк. Но не в этот раз. - она смотрит на Винниту: - я не знала ее. Она пришла в мой дом с оружием в руках, это она стояла рядом, пока этот ... пока он ...
- Дыши. - сказал я, поглаживая ее по спине, стараясь успокоить, а в груди у меня медленно разгоралось холодное, синее пламя, от которого хотелось выть.
- Но я не держу на нее зла. - сказала Лапочка, вздохнув и выдохнув - судорожно, успокаиваясь: - не держу зла. Потому что она поступила так не по своей воле. Потому что у нее не было своей воли. И потому, что в тот момент, когда она получила свою свободу - пусть на долю секунды, - она распорядилась ей именно так. Налей мне воды, пожалуйста. - попросила она.
- Хорошо. - сказал я, отпуская ее. Фильтр с холодной водой стоял на кухонном столе и я сделал несколько шагов, налил воды в стеклянный стакан с ярко-красным рисунком и в этот момент за спиной раздался звук, который я не мог перепутать ни с чем на свете. Знаете, оружие издает совершенно другие звуки. Лязг затвора нельзя перепутать с лязгом дверной задвижки, или с звуком проворачивающего ключа в замке, хотя и там и там просто металл скользит по металлу. Лязг затвора, загоняющего патрон в патронник - особенный. Этот звук, он словно короткая сытая усмешка бога смерти, удовлетворенно-снисходительная, презрительная и уверенная. Лязг - и патрон уже в патроннике и если внимательно посмотреть в короткий ствол, то ты увидишь маслянистое поблескивание тупоголовой пули в самом начале пути. И, один раз услышав этот звук, вы уже не перепутаете ее ни с каким другим звуком. Поэтому я обернулся, уронив стакан с водой на пол и едва заметив это.
- СТОЙ! - крикнул я, обернувшись и Лапочка замерла на месте, не успев поднести пистолет Винниту, эту ее модную "Беретту", к своей голове.
- Постой. - сказал я, понимая, что совершаю что-то неотвратимое: - давай поговорим. Скажи мне, зачем ты это делаешь и клянусь всеми святыми, я не стану у тебя на пути, если тебе это действительно нужно. Я не господь бог и не считаю, что имею на это право. Это твоя жизнь и это твой выбор, Лапочка, просто поговори со мной об этом. Просто поговори. И да... - отомри. - она опустила руку с пистолетом, посмотрела мне в глаза и вздохнула.
- Хорошо. - сказала Лапочка: - поговорим. Но я хочу, чтобы ты дал мне слово.
- Все, что угодно. - пообещал я.
- Я хочу, чтобы ты дал мне слово, что никогда больше не применишь эту свою проклятую силу ко мне. Потому что иначе, как только я смогу, я сделаю так же как она. Я не могу обещать большего, но, клянусь, я буду тебя ненавидеть самой черной ненавистью из глубины своей души, если ты решишь что-то "исправить" во мне. - сказала Лапочка. Пистолет в ее руке снова поднялся, но на этот черное дуло было направлено мне в грудь.
- Хорошо. - сказал я: - хорошо. - ее рука могла дрогнуть и она могла выстрелить в меня, патрон был в патроннике, чуть-чуть усилия на спусковом крючке и все. Я бы мог попросить ее отвести ствол в сторону, мог бы попросить, а мог бы приказать, но я не стал этого делать. Это доверие. Я доверяю ей, доверяю держать в своей руке заряженный пистолет, направленный на меня, а она доверяет мне, хотя знает, что я могу переписать ее жизнь несколькими словами, как это делает Старец. Как это уже сделал я - один раз.
- Тогда - поговорим. - сказала Лапочка и пистолет в ее руке качнулся, когда она села на стул: - поговорим.
И она стала рассказывать. О том, как в ее квартиру вошла Винниту с вот этим вот самым пистолетом и как ее привезли в "Президент Отель", и как Старец изменил ее всего несколькими словами.
- Это было так - вот только сейчас ты это ты и вдруг - бац! - она щелкает пальцами: - и ты - уже не ты. Тебя больше нет. Ты по-прежнему думаешь, ты в состоянии решать вопросы самостоятельно, но только в рамках приказа. И у тебя нет мысли ослушаться этого приказа, это как будто истина в последней инстанции и если для выполнения его тебе нужно будет отпилить себе руку ржавой и тупой пилой - ты так и сделаешь. И это не значит, что тебе не будет больно или страшно - тебе будет и больно и страшно, но ты это сделаешь. И там, на крыше, когда я увидела, как одна из них - шагнула в пропасть, я хотела закричать, но где-то глубоко внутри, где-то у самого дна, а снаружи я оставалась бесстрастной, словно камень. А потом - снова - бац! Я все забыла, я снова была своей, но со другими воспоминаниями. Потом снова - бац! - и я уже третья. А знаешь, что самое страшное? То, что когда тебе говорят забыть - ты не забываешь на самом деле, ты просто выполняешь приказ. Ты ведешь себя так, как будто ты забыл, но на самом деле все помнишь.
- Черт побери. - сказал я, глядя на окоченевшее тело Винниту. Лапочка проследила мой взгляд и кивнула.
- Именно.
- Этот ублюдок, он ... - слова застревали у меня в горле, но я должен был знать.
- Я не хочу об этом говорить. - сказала Лапочка и отвела глаза: - не сейчас. Не сегодня.
- Хорошо. - сказал я. Я получил свой ответ. Изнасилование по прежнему было моим красным флагом и, хотя я знал, что Лапочка не была девочкой, и что однажды, в ее далекой юности, два молодых ублюдка изнасиловали ее на съемной квартире, и этим уродам ничего не было, потому что она, конечно же никому не сказала и два года вздрагивала при случайных встречах с ними в городе, а потом все-таки переросла это и теперь скорее они вздрагивают - все равно я не собирался этого прощать. Я не собирался этого прощать и эти ребятам тоже, но Лапочка отказывалась говорить мне их имена, хотя, я думаю, что сейчас это уже не будет такой проблемой как прежде.
- Знаешь, мне вдруг пришло в голову, что даже бог всегда оставлял человеку свободу выбора. Свободу воли. - сказала вдруг Лапочка: - боги могли отнять у человека все, - богатство, семью, детей, страну, но никто из богов во все времена и у всех народностей - никто не забирал свободу воли. И даже в самых авторитарных и жестоких верованиях и суевериях человек сам должен был выбрать свой путь. Фашисты в концлагерях, комиссары в ГУЛАГе, инквизиторы в застенках - все, абсолютно все могли убить тебя, мучить, издеваться над тобой. Но твоя воля оставалась с тобой. Твой выбор как относиться к ним, к себе, к миру - это был твой выбор. Только дьявол мог забрать у человека его волю. Поэтому эта сила - не может быть от бога.
- Хорошо. - сказал я: - ладно. Пусть эта сила от дьявола, хотя я не понимаю, когда ты стала такой религиозной. Пусть. Но почему ты решила пойти путем Винниту? Из страха перед этой силой? Кстати, в рай самоубийц не берут, должна знать.