Дело в том, что у себя на родине они получили въездные визы в Англию как «не состоящие в браке и находящиеся на иждивении дети в возрасте от 18 до 21 года». После бракосочетания они, быть может не отдавая себе в этом отчет, изменили свой статус. Что же, делом иммиграционных чиновников в аэропорту Хитроу было выяснить все обстоятельства перед принятием соответствующего решения. «Иммиграционные чиновники, — пишет газета, — наделены огромной, устрашающей властью, включающей право возвратить прибывшего обладателя визы незамедлительно назад, в случае если «изменение обстоятельств» устраняет основание для просьбы о въезде в страну. Для установления этого они также обладают правом задавать вопросы, и прибывшие обязаны правдиво отвечать на них. Если последние не отвечают правдиво, то получают немедленный отказ во въезде или же их депортируют позднее, когда становится известным истинное положение дел». Вопрос о бракосочетаниях Замира и Хана в Хитроу не обсуждался. Чиновник молча пропустил Замира. Хану же был задан только один вопрос: «Вы едете к вашему отцу?» На что он ответил: «Да». По его паспорту было видно, что в тот момент ему уже исполнился 21 год, причем произошло это еще до того, как ему дали визу. В феврале 1980 года апелляционный суд вынес постановление: поскольку представитель службы иммиграции мог собственными глазами убедиться, что приезжий находился вне категории «иждивенцев», и тем не менее позволил ему въезд, следовательно, это решение было сделано в пользу прибывшего вне зависимости от вопроса о его бракосочетании. В постановлении особо подчеркивалось, что в обязанность Хана не входило проявлять инициативу в предоставлении сведений об этом, если его самого не спрашивали.
Но почему вдруг возникло «дело Мангу Хана»? Потому что ему было вменено в вину введение в заблуждение представителей властей. И почти пять месяцев он провел за решеткой пентонвилльской тюрьмы.
За аналогичное «преступление» Мохамед Замир был также отправлен в тюрьму, где пробыл два с половиной месяца. Затем его судьба оказалась вверенной палате лордов, рассматривавшей его апелляцию. Мог ли совсем недавно подумать скромный пакистанский юноша, что им станет интересоваться столь уважаемый форум и что такой почтеннейший джентльмен, как лорд Уилберфорс, посвятит ему, Мохамеду, целую речь? Не мог, разумеется. И наверняка прежде не слышал об этом лорде. Хотя теперь это имя вряд ли забудет.
«Убеждение Замира предполагает, что его единственной обязанностью было давать ответы и что его долгом не было давать сведения по собственной инициативе. Я этого не могу принять, — громыхал лорд. — Это убеждение должно быть отвергнуто как можно решительнее… Чужестранец, добивающийся въезда в Соединенное Королевство, непременно обязан осветить все обстоятельства…» Речь настолько явно была пропитана предубежденностью против «чужестранцев», что даже «Таймс», с пиететом относящаяся к тому, что происходит в стенах палаты лордов, не выдержала. «В человеке столь видного положения и интеллектуальных способностей, как лорд Уилберфорс, — не говоря уж о его происхождении — подобное отношение обнаруживает просто поразительное отсутствие контакта с реальностью. Неужели следует напоминать, что иммигранты, чей уровень грамотности и способность выражать свои мысли часто не идут дальше отпечатка пальца на официальном документе («Таймс», разумеется, не распространяется о виновниках такой отсталости. — В. Ж.), кто, возможно, годами вынужден ожидать разрешения на въезд и кто должен работать день и ночь, чтобы сколотить денег на проезд, должны получать отказ у иммиграционной стойки вследствие отсутствия точного представления о правилах въезда, не говоря уже о том, что их английский менее богат и точен, нежели у человека, изучающего их паспорта? Как они могут сообразить, что тот хотел бы знать, но о чем не спрашивает? Неужели им действительно должна грозить депортация — незамедлительно или в будущем— из-за того, что после грохота авиационных двигателей они ступили на эту незнакомую землю в странной тишине и молчании?.. Дело Замира подмачивает репутацию британского закона в целом, равно как и подрывает веру в гуманную и просвещенную трактовку его палатой лордов… Как прапраправнуку человека, приложившего немало сил для уничтожения рабства, суждение лорда Уилберфорса делает ему мало чести».