Быстро, эффективно, безжалостно
Приведем некоторые случаи, показывающие, что, как и в истории с Алленом, скорее «склонность к правонарушениям» присуща самим стражам закона, когда в поле зрения у них оказывается человек с небелым цветом кожи.
…Неожиданно с улицы раздались крики. 37-летняя жительница лондонского района Уолтхем форест Эсме Бейкер поспешила на улицу. Как только она вышла из подъезда, то услышала чей-то возглас: «А вот и мамаша». Обернувшись на голос, она узнала офицера, с которым за две недели до этого апрельского дня уже беседовала, — тогда, как и теперь, проводило операцию подразделение «мгновенного ответа»: так выспренно именовались полицейские формирования, направляемые в этот район, где то и дело организовывали свои вылазки расисты. Долго размышлять о смысле услышанного ею возгласа женщине не пришлось. Над ее головой мелькнула полицейская дубинка. Она инстинктивно подняла руку. Однако удар был достаточно силен, чтобы дубинка, задев руку, опустилась ей на голову. Но наверное, не меньшую боль доставило ей открывшееся в этот момент зрелище: в окружении пятерых блюстителей порядка на земле был распростерт ее 18-летний сын Эмил Фоуке, и полицейский башмак раз за разом наносил удары по его телу. Мать ринулась к сыну, но один из «бобби» схватил ее за одежду так резко, что разорвал платье. Возмущенную таким обхождением женщину крепкие руки затолкнули в полицейский фургон, где рядом с ней уселся офицер, разорвавший на ней одежду. Он достал дубинку и стал грубо тыкать ею в обнаженную грудь Эсме Бейкер. Нарочито коверкая слова, он протянул: «Гляди-ка, парень, никогда не думал, что у негритянок груди есть». «Я закипела от негодования и отвращения к нему и плюнула ему в лицо», — расскажет она о пережитом унижении. Расскажет и ее сын о том, как блюстители порядка били его ногами и дубинками. Позже, когда его выпустят из участка, он отправится в больницу «Уиппс кросс», чтобы зафиксировать факт побоев.
Однако свидетельства матери и сына, которые они представили в суде в Восточном Лондоне, вошли в разительное противоречие с версией, выдвинутой представителями закона. Фоуке вовсе не сидел с приятелями у ограды, когда к ним со словами «черномазые ниггеры» приблизились полицейские, как он сообщил суду. Он, по заявлению полиции, «дразнил группу молодых белых людей», а затем затеял рукопашную с блюстителями порядка. И его мать при виде ареста сына выскочила, подобно фурии, из дому и нанесла свирепый удар кулаком констеблю в плечо. Разумеется, ничего предосудительного не происходило и в фургоне…
Версия полиции стала рассыпаться после свидетельства соседа пострадавших. Энтони Силевер, кстати «стопроцентный» британец, сообщил, что видел из окна, как зверски избивали Фоукса. Это было отвратительно, заявил он. Свидетель зверского обращения «бобби» с юношей заставил их спешно перестраивать версию. Возникли противоречия, концы с концами не сходились. В итоге полицейский офицер был вынужден признать, что «кое-какие утверждения», зачитанные им из его записной книжки, «были не совсем точными»2. Пострадавшим осталось утешаться тем, что лондонский суд все же снял с них обвинения.
В весьма апологетическом докладе о методах полицейского расследования, подготовленном специально назначенной для этого Королевской комиссией, в частности, утверждается, что по пути в участок с арестованным может быть проведена «беседа»3. Что же касается физического воздействия на задержанных, то сама мысль об этом в полиции «повсеместно с презрением отвергается»4. Но так ли это?
Два лондонских «бобби», Д. Уайлдбор и С. Холлоуэлл, проезжая в своей патрульной машине «панда» по ночному Лондону, заметили на одной из улиц темнокожего молодого человека с сумкой в руках. Темнокожий с сумкой, да еще в позднее время — этих обстоятельств для блюстителей порядка оказалось достаточно, чтобы задержать его и осмотреть содержимое сумки. В ней оказались две небольшие модели автомобилей — фургона и «роллс-ройса». Разумеется, украденных— такой вывод сделали констебли, отвозя задержанного в участок. И оказались правы: еще не наступило утро, а у них в руках уже было письменное признание Эррола Мэддена (так звали арестованного) в совершенном преступлении. После интенсивного допроса он собственноручно написал под записанным с его слов заявлением: «Это заявление является правдивым, я сделал его по моей доброй воле»5.