– Надо возвращаться, – говорит Куцый.
С трудом отрываюсь от полки с медикаментами и смотрю на него:
– Сейчас?
Он молча кивает.
Я долго не решаюсь – кусаю губы, сжимаю кулаки и бессильно хмурюсь, выискивая нужные слова в моей пустой голове. Все это бессмысленно – он и так знает, что я скажу. Знает, но ждет, ведь невысказанных мыслей бесчисленное множество – всего лишь океан потенциальной вероятности, бездна бесформенной потенции – без людской решительности оно совершенно бесполезно.
– Хочу остаться здесь. Ненадолго… – говорю я.
Он смотрит, останавливает правую руку и та прижимает конец бинта к повязке на его левой руке. Куцый поднимается, делает несколько шагов и встает напротив меня – протягивает левую руку. Даже в нашем мире, чтобы завязать два конца марлевого бинта по-прежнему требуются двое. Послушно принимаю её и под тихий, вкрадчивый голос разрываю свободный конец повязки надвое.
– Зачем?
Две лоскута опоясывают его ладонь и переплетаются между собой, образуя узел. Медный не зря сравнил нас с крысами.
– Вдруг что-нибудь найду?
– И что тогда?
– Тогда конец.
Свободные концы переплетаются еще раз, сливаются в новый узел, как веревочные змеи.
– Вот этого-то я и боюсь.
Поднимаю на него глаза – в них нет ничего, кроме честности:
– Не хочешь, чтобы все это закончилось?
Он смотрит на меня сверху вниз и его зрачки расширяются, чтобы не порезать меня:
– Я боюсь, что всё это закончится, – узел завязан, концы бинтов спрятаны в переплетения повязки, но его рука по-прежнему в моих ладонях, и я чувствую влагу, покрывающую грубую кожу рук. – Вообще всё, – говорит он, и пальцы еле ощутимо вздрагивают – это бессилие. О, это точно оно. Оно пробивает нас короткими судорогами, оно вспыхивает в нас неловкими движениями и обрывками неуместных фраз, оно, нет-нет, да и блеснет где-то там, за радужкой, на самом дне колодца расширенного зрачка, словно монетка, брошенная в воду, чтобы вернуться. Бессилие внутри каждого из нас, и оно зажимает рот, пережимает аорту, бьет по костям, зубам и суставам, проникает в вены, разливается по всему телу, обвивает сердце и сжимает его холодной, когтистой лапой. Бессилие ненавидят, потому что оно заразно – стоит одной крысе зарыдать в голос и вздернуться у всех на виду, как её примеру неукоснительно последует каждый десятый. А нас и так осталось семеро. Каждый из нас носит в себе бессилие в разных формах, как разные штаммы гриппа. Даже наша сволочь. Устал, недоело ему до смерти и он, возможно, был бы рад выйти к первому же красному и принять от него смерть, как дар. Дар, избавляющий от необходимости убегать и прятаться. Дар, избавляющий от страха.
Но у него есть мы. Нас всего семеро осталось.
Он качает головой и говорит «нет», ведь я маленькая и худая, а значит полезная. Одна седьмая всей нашей стаи, поэтому он и говорит «нет». Если я останусь здесь совсем одна, черт знает, что я могу откопать, а ему нужно быть там, где большая часть наших, потому что мы и правда, слишком похожи на крыс – в нашем распоряжении огромный торговый центр, но мы не поднимаемся выше подземной парковки. Мы не жмемся плечом к плечу – мы разбредаемся по углам, чтобы не сожрать друг друга. Чтобы не опуститься до каннибализма, ведь все остальное с нами уже случилось – мы больше не хотим есть, спать, пить, принимать наркоту и заниматься сексом. Поэтому Куцый больше всего боится в один «прекрасный день» найти кого-то над раскуроченным телом одного из нас, пожирающего кишки – жадно, с мерзким чавканьем и хлюпаньем, с лицом, вымазанным густым и красным, руками – по локоть в крови и с совершенно безумными глазами на фоне забитой разными консервами, неработающей морозильной камеры. За это-то Медный и получил в тот раз – закрой рот. Есть знания, которыми нельзя делиться, даже если тебе очень хочется, знания, которые нужно держать внутри, чтобы они перегнивали только в тебе одном, а не распространяли заразу на всех остальных. Знаешь – молчи. Потому есть еще те, кто блаженно не знает. Мы похожи на первых колонистов, что затеяли обжить пустующую планету – мы прилетели на огромных, блестящих космических кораблях, пролетев миллиарды световых лет, миновав сотни безжизненных галактик и выбрав одну-единственную, где собрались жить. Мы заново колонизируем Землю. Мы прилетели, полные надежд, тупого энтузиазма и нездорового альтруизма – мы были абсолютно уверены, что делаем великое дело. Да только вот оказалось, что наша новая планета не особо-то рада нам. Да и мы, честно говоря, ждали большего. Неудачное свидание вслепую закончилось полным разочарованием. И мы бы рады стартовать, да и улететь обратно, но топливо в баках – на нуле, последний автобус давно ушел, метро закрыто, а на такси у нас нет денег. Вот и сидим, смакуя неловкую паузу.