Мой взгляд впился в её спину, и я начинаю паниковать – её тележка, хоть и медленно, но пересекает площадь перед торговым центром. Пять минут, может быть десять, и она скроется из виду. Одна эта мысль взрывает во мне цепную реакцию – нутро зачесалось, загудели, зазвенели руки от бездействия и нерешительности. Давай же. Не стой! Я бросаюсь к канистре и медленно снимаю её со стола. Она чертовски тяжелая, но во мне звенит нервное напряжение, а потому все получается быстро и, на удивление, тихо. Вторая – так же быстро, но уже не так тихо. Я замираю, прислушиваюсь. Я точно знаю, что Медный, Тройка и Вошь спят в кальянной, но ведь в этом гребаном месте есть еще одна особь, и вот о том, где пропадает Куцый, мне совершенно ничего не известно. Мы заперты в стеклянном боксе – выжившие крысы, которые уже без стеснения заглядываются на сочные пятки своих соседей. Третья канистра – быстро и громко, потому что у меня уже не осталось сил – и без того трясущиеся тощие руки с огромным трудом покоряют непривычный вес. Оглядываюсь назад, прислушиваюсь, принюхиваюсь и чувствую себя вором. Снова поворачиваюсь к двери и смотрю на пустынную улицу – за ударопрочным стеклом фасада – старуха прошла две трети огромной территории. Времени нет – хватаюсь за край стола и тяну на себя.
Больно!
Мою шею сковывает железными тисками – я взвизгиваю.
– Ах ты стерлядь сушеная… – шипит он.
Как уже говорилось ранее, он очень быстрый, сильный и… тихий.
– Больно! – скулю я и пытаюсь вывернуться, но железная лапа все сильнее сжимает моё тело. Он резко дергает и тащит меня назад.
– Я тебе сейчас шею сверну, и больно уже не будет, – шипит ярость прямо над моим ухом.
Меня разворачивает, шее становится легче, зато неимоверно больно рукам на запястьях. Мы – нос к носу:
– Угробить нас хочешь? – он смотрит прямо в мои глаза.
– Нет! – я отчаянно мотаю головой, и боковым зрением я вижу темную фигурку старухи. – Отпусти! Мне очень нужно на улицу…
Его глаза ненавидят меня, его губы сжимаются в тонкие полосы, оголяя зубы, когда он рявкает:
– Зачем?
Тупой сторожевой пес! Я пытаюсь вывернуть руки, я пячусь назад, но тщетно, а потому я заискиваю, я заглядываю ему в глаза – там ярость, а мне очень больно, но я торгуюсь:
– Отпусти, и я больше не вернусь сюда. Минус один. «Дважды два» гораздо проще.
– Что за бред?
– Тебе же это нужно? Меньше людей, меньше переменных, меньше хлопот. Отпусти меня! – дергая руки, пячусь назад, но становится еще больнее, и я сдавленно хнычу.
Теперь его взгляд озадачено скользит по моему лицу:
– Ты рехнулась? По-твоему, я тут истреблением переменных занимаюсь?
Но мне некогда объяснять, потому что темное пятно старухи уже вклинилось в лес припаркованных машин:
– Она сейчас уйдет! Отпусти, Бога ради, отпусти!!!
Он бросает быстрый взгляд на улицу:
– Старуха? Зачем она тебе?
– Да отпусти же ты! – дергаюсь, вырываюсь, вернее, он отпускает:
– Что ты хочешь от неё?
Отворачиваюсь, хватаюсь за край стола:
– Не знаю, – пыхчу, отдуваюсь.
Но тут тяжелый стол легко скользит назад. Оборачиваюсь – Куцый тянет его за свой край:
– Я иду с тобой.
Я не спрашиваю – зачем. Я вылетаю на улицу, слышу звон, металлический лязг – Куцый судорожно закрывает дверь на ключ. Я не жду его – срываюсь с места и несусь за фигуркой женщины. Её голова все еще мелькает среди крыш мертвого металла, но я уже с трудом отличаю тени от человеческой фигурки. Куцый быстро нагоняет меня, и мы вклиниваемся в узкий проход между припаркованными машинами. Лавируем, огибаем, и вскоре я вижу сгорбленную спину женщины, слышу топот ног Куцего за спиной и его быстрое дыхание – четкое, размеренное, словно ход секундной стрелки, словно он – машина. Я бегу за старухой, Куцый – за мной. Его голова вертится во все стороны – моя выходка не должна стоить нам жизней. Пока чисто. Я ускоряюсь, я пытаюсь приструнить мое тело, потому что руки совершенно меня не слушаются – хватаются за зеркала, металлические бока и крыши автомобилей, подтягивают остальное тело, отталкиваются, ускоряясь, заставляя ноги работать быстрее, ловчее, проворнее. Сердце бьется прямо внутри черепа, больно лупит по глазам изнутри, но я бегу, преследую её, сама не знаю – для чего. Внезапно мое дыхание сбивается с ритма – этого я не ожидала…
Старуха начала таять. Так же, как до этого таяла Вошь – сначала одежда, затем кожа, и вот вдалеке маячит плотный кусок мышц и сухожилий. Мой рот наполняется слюной. Мышцы исчезают, оставляя остов костей и внутренности. Мои челюсти сводит судорогой, я глухо рычу. Исчезает скелет, забирая с собой нутро. Я ускоряюсь, я слышу, как внутри меня что-то клокочет. Вот остается лишь сердце – оно висит над землей, парит в невесомости, мерно отстукивая ритм. Я бегу, я облизываю губы, я вытягиваю вперед руки, потому что вот-вот, в считанные мгновения, сердце испарится, представив моему взору сладкое, блестящее, сочное красное… Отбив несколько тактов, сердце испарилось в воздухе.