Довезите Тройку до «Северных», а дальше можете торжественно подохнуть, если вам так хочется – тот, кто хочет жить, должен жить.
– Вот ключи от машины, – Куцый кладет связку на широкую ладонь.
Медный бросает быстрый взгляд на ключи, а потом его глаза снова поднимаются на невысокого парня, ставшего частью его жизни. Наверное, он мог бы снова завести шарманку о том, что ему совершенно необязательно оставаться здесь. Возможно, он мог бы найти новые аргументы и весомые, неопровержимые доказательства того, что опыт, смелость и честность очень пригодятся «Северным». А может, просто стоит схватить этого мелкого ублюдка, перевесить через плечо, да и потащить? Апекс забрать, выдать ключи от этого гребанного RAV-4 и… снова взвалить на его плечи груз ответственности. Да чтоб его посильнее, покрепче прижало, чтобы вздохнуть нормально не смог. Так же, как и всё время, что они живут здесь. Да только один взгляд на Куцего обезоруживал бородатого рыжего – парень стал легким, почти воздушным, и вроде даже вырос на пару сантиметров. Стоит, улыбается, и легкость собирается тонкими морщинками в уголках его глаз. Все. Он отпустил. Никуда он не поедет.
– Спасибо, – говорит Медный.
На заднем плане снова начинает поскуливать Тройка.
«Спасибо» Медного гораздо больше, чем он может сказать вслух. В этом «спасибо» благодарность за грубость там, где она была нужна, за жестокость в моменты, когда она была необходима, за рукоприкладство трезвости ради, в общем, за все то говно, что он взвалил на себя, не обращая внимания на вопиющих о доверии, человечности и лояльности. В этом «спасибо» была благодарность за «Трава у дома» и «Город золотой». В этом «спасибо» – такое горькое «прощай».
– Точно не хочешь поехать с нами?
Куцый машет головой:
– Нет, – говорит он, и легкая тень улыбки касается его губ, – я здесь останусь.
– Слушай, – Медный в неловкости трет шею. – Там ведь уже не Вобла, понимаешь? Хрен знает, что там теперь, но точно не…
– Вот я и разберусь.
Медный смотрит в глаза Куцему и видит всю бесполезность этого разговора. Тогда к чему он снова завел этот разговор?
– Ладно, поехали, – говорит Медный.
«Будь, как будет» – добро пожаловать тебе в этот Богом забытый кусок мира!
***
Открываю глаза. Я не спала, просто лежала с закрытыми глазами, но приятное покалывание в кончиках пальцев заставляет мои ресницы вздрогнуть. Рука медленно перебирает пальцами, лениво потягивается, за ней следует все тело. Губы растягиваются тонким полумесяцем, и в раскрытых глазах сужается зрачок, когда тонкое покалывание поднимается по руке, скатывается по плечу и расцветает в горле тонкой, томительной жаждой. Переворачиваюсь со спины на живот и вытягиваю вперед грязные руки, рассматриваю запекшуюся кровь. Никто не предоставил мне неосторожную возможность принять душ. Всматриваюсь в темноту коридора:
– Привет, сладенький мой.
Он выходит в круг света, отбрасываемый моей тюрьмой:
– Какие мы разговорчивые.
Я смеюсь, глядя на бледное лицо:
– Оказалось, возможность вспороть человеку брюхо, развязывает язык.
Он прячет глаза – не может смотреть на запекшуюся кровь вокруг моего рта. Останавливается напротив, в полуметре от стекла, и все-таки делает над собой усилие – смотрит на меня:
– Что ты собираешься делать?
– А у меня есть варианты?
– Допустим, я задумаю сводить тебя в душ?
– Очень неудачная затея.
Медленно поднимаюсь на ноги, подхожу вплотную к границе моей тюрьмы, кладу ладони на стекло и улыбаюсь кровавым ртом:
– А так я тебе не нравлюсь?
Подмигиваю, а он кривится:
– Хреновая из тебя женщина-вамп.
– Что, даже грим не помогает?
Мой рот открывается, и язык скользит по губам, покрывая блестящей слюной засохшую кровь.
– Да можешь хоть с ног до головы дерьмом вымазаться.
– О! Тогда заходи.
– Своим обойдешься. Тебе тут долго сидеть.
– То есть, душ отменяется?
Он замолкает, и я вижу, как предательски блестят его глаза. На какое-то мгновение я возвращаюсь в то время, когда он выворачивал меня наизнанку. Мой голос еле слышен из-за стекла:
– Хочешь, я расскажу тебе, как мне страшно? Как мне больно…
Я – единственная, кто знал, насколько страшно и больно ЕМУ. Мои воспоминания стирают ехидство с его лица – точно помню, это момент был самым ярким из тех, последних, когда я почувствовала себя человеком.