Куцый поднимает глаза, смотрит в угол и лениво пожимает плечами:
– Ну, если ты не станешь это есть, ничего с тобой не случится, – опускает глаза и снова бегло просматривает страницу раскрытой книги.
– То есть, ты бы согласился жить рядом с кучей гниющих внутренностей?
– Для начала, меня бы никогда не стошнило кучей гниющих внутренностей.
Она подползает к стеклу:
– Считаешь это моя вина?
Куцый поднимает голову. Сначала его взгляд в сотый раз приковывает боевой раскрас кровью вокруг губ, по всему подбородку и шее, и лишь потом, поднимается наверх – в её глазах странная смесь ярости и мольбы. Она смотрит на него, двигается, прижимается лбом к стеклу и сверлит ненавидящим взглядом, в глубине которого, как монетка на дне колодца, блестит отчаянье. Словно признание вины сделает её свободной. Словно расставленные над «i» точки сделают её агонию осмысленной, и оттого менее болезненной. Словно это даст точку отсчета, ведь там, где есть начало, обязательно есть конец. Она хочет знать, что когда-нибудь это, наконец, закончится. Куцый говорит:
– Мне плевать, чья это вина. Когда у человека вирусный менингит, виноватых не ищут – его изолируют и лечат.
– Надеешься вылечить меня?
Куцый смотрит, Куцый молчит, Куцый опускает глаза:
– Ну что-нибудь произойдет обязательно. Чем черт не шутит…
***
День пятый.
Куцый стоит в нескольких метрах и смотрит на происходящее – его взгляд прыгает по стеклянному кубу, пытаясь успеть за ней. Он стоит у дальней стены и просто смотрит, потому что сделать тут ничего нельзя. Может, и можно, но он не знает – что, не знает – как, и это уже не отчаянье – простая усталость. Глаза красные, опухшие, но радужка пляшет в глазном яблоке, ловя в объектив тонкое тело.
Она скачет, она бросается на стены, она орет во все легкие и брызжет слюной, как бешеная псина. Стекло покрывается паутиной прозрачной слюны, отпечатками грязных рук, трясется под крошечным телом, словно тонкие руки и ноги отлиты из чугуна – это все безумие. Оно сильно. Оно освещает её изнутри, оно сочится сквозь плотные швы стекол, оно заливает прозрачную тюрьму, топит её внутри куба, а она отчаянно сопротивляется – вопит, бьется о стекла, выгибается, глаза лезут из орбит, губы полопались, и поверх запекшейся крови течет новая, свежая.
Куцый вздыхает.
В прозрачном кубе тонкая фигурка с безумными глазами забирается по стене, ползет вверх, застывает на потолке, грязные, слипшиеся волосы свисают вниз. Она оборачивается к нему:
– Это как-нибудь лечится, Куцый?
Безумный хохот отражается от стекла и приумножается сотнями тысяч тонких голосов.
***
День шестой.
– Пожалуйста…
– Нет.
– Я здесь сдохну.
– Там или здесь – все равно сдохнешь.
– Ты – тоже. Только ты что-то не торопишься на мое место.
– Может, и торопился бы, если б жрал людей.
– Я хочу пить.
– Кто хочет пить, тот хочет этого все пять дней, а не осознает это внезапно в конце шестого.
– Я хочу пить!
Молчание. Куцый молча сверлит Воблу взглядом, а затем тянется к трем литровым бутылкам, что стоят справа от него. Одна из них оказывается в его руке, он поднимается:
– Отойди к дальней стене.
– Я тебя не трону. Я просто хочу пить.
– Либо ты отходишь назад, либо продолжаешь хотеть дальше.
Она пятится, не отрывая затуманенных глаз от его грудной клетки. Естественно, Куцый понимает, что совершает невероятную глупость, но ничего не может с собой поделать – когда окровавленная девушка лезет на потолок и изрыгает из себя человеческие внутренности, руки так и чешутся дать ей водички. Она – в дальнем углу – замерла и смотрит. Хоть бы мигнула для правдоподобности. Никаких дополнительных окошек для еды не предусматривалось – Красные питаются только людьми. Весь этот куб был задуман только с одной целью – узнать, сколько времени Красный протянет без человечины, а потому, чтобы бутылка отказалась внутри куба, нужно открыть дверь. Куцый лязгает тяжелым навесным замком, Вобла застыла в противоположном углу и даже не дышит. Последний поворот ключа в тяжелом замке…
Вобла срывается с места – один большой прыжок и она с грохотом врезается в дверь. Вибрация и звон стекла – оно гнется, резонирует, но выдерживает напор. Руки Куцего трясутся, перенимая взрывную волну. Парень смеется:
– Поторопилась, – хохочет он.
Тяжелая металлическая щеколда все еще в пазах, и если вы человек, если вы способны сложить дважды два, вы поймете, что пока щеколда в пазах, дверь выдержит. Но если вы безумное нечто… Она по ту сторону стекла орет и колотиться о стеклянную дверь, пока Куцый закрывает замок. Он разворачивается и уходит, она бессвязно орет полнейшую неразбериху, которая очевиднее всего того, что было прежде – человека там не осталось. Стекло за спиной Куцего ходит ходуном, и он уже не впервые ловит себя на мысли: «Хоть бы она уже выломала эту гребаную дверь…»