Куцый поднимает глаза и шепчет:
– Твою мать…
За стеклом на него смотрит жуткая тварь – хорошо знакомое тело Воблы водрузило на хрупкие плечи огромную голову Ряженого. Руки Воблы поднимаются, мертво, словно движения марионетки, и аплодируют, в то время как серая рожа растягивает невероятно огромный красный рот в улыбке:
– Браво! – лают ярко-красные губы.
Тихие ленивые хлопки летят в звенящую тишину, огромные зубы сверкают в полумраке. Куцый отбрасывает газету и медленно пятится назад.
– Браво, молодой человек.
Тут тварь поднимается – тонкие руки упираются в пол и отрываются от земли, повисая вдоль тела как плети, ноги напрягают мышцы, и в тот момент, когда пустое, безжизненное тело распрямляет спину, Вобла взрывается Ряженым – тонкий, высокий, невероятно гибкий, бесформенный, но абсолютный в точности линий, серый Красный расцветает по ту сторону стекла, вбирая в себя остатки крохотной девушки. Он раскидывает в стороны руки, словно освободитель, несущий свободу рабам. Он смеется, и тонкий пронзительный голос отражается от стен куба, множится, превращается в гомон огромной птичьей стаи, поднимающей над землей.
А затем он шагает вперед – длинная тонкая нога пронзает стекло, словно воду, проходит насквозь и оказывается по эту сторону. Он застывает в театральной паузе, а затем наклоняется:
– А теперь представь, что может произойти, если источником энергии «А» станет что-то больше, сложнее, чем капля воды?
Куцый застыл – он смотрит на Ряженого, захлебывается воздухом и часто моргает, пытаясь отогнать черные блики перед глазами. Ряженный смотрит на парня своими мутными глазами – они слепо елозят по лицу человека, читая его судорожные мыслишки. Он говорит:
– Сам нажмешь или тебе помочь?
Дрожащая рука Куцего дергается к прибору, палец на кнопку…
… Апекс. Сброс на ноль.
День первый.
Куцый открывает глаза и чувствует на себе её взгляд. В первые секунды рождается жалкое, постыдное желание подняться на ноги и убежать. Сердце – секундная стрелка – отсчитывает мгновения, и чем дольше тикает, тем безумнее выглядит идея побега. Он поворачивается, и тут же стискивает зубы, сжимает кулаки, чувствуя, как заворачиваются кишки – по ту сторону стекла стоит Куцый и смотрит на него. От этого мгновенно кружится голова, двоится в глазах, и начинает подташнивать, потому что он всерьез начинает сомневаться, где именно находится настоящий Куцый, но основная причина, пожалуй, не в этом – просто все началось заново. Осознание этого проникает под кожу, забирается в мышцы, сухожилия, пускается по венам – и вот уже кровь превращается в битое стекло. Все заново! Стеклянные шарики глаз блестят в тусклом свете совершенно бессмысленно и пусто – по ту сторону зрачка змеится тонкое, воздушное безумие. Все сначала. Куцый видит, как в болезненно знакомых глазах, искрится квинтэссенция его страхов – почему-то больше всего в жизни он боялся сойти с ума. Случайно ли, что теперь по ту сторону, прильнув к стеклу грязными руками, на него пялится он сам – пустой, безумный, совершенно не человек. Куцый в прозрачном кубе выворачивает голову, как собака, стеклянные шарики глаз неотрывно смотрят на человека по ту сторону тюрьмы, и кто из них – заключенный, становится не ясно. Рот в запекшейся крови изгибается, и одна из засохших кровавых полосок трескается, осыпается, когда губы расходятся в оскале – существо по ту сторону стекла ощетинивается, обнажая зубы, но в этом оскале нет никакой агрессии. Оно просто демонстрирует ему то, что он и так знает до мелочей – два ряда зубов. Куцый с минуту просто смотрит, а затем, к своему удивлению, делает то же самое – обнажает зубы в беззлобном оскале.
Ему казалось, что эти семь дней окончательно лишили его страха. Но нет. Куцый по ту сторону складывается, как карточный домик – фигура вваливается сама в себя, осыпается сухим песком пикселей, превращаясь в то, что уже засохло в другом конце стеклянной тюрьмы – кучу свернувшейся крови и переваренных человеческих внутренностей.