… Ряженый поворачивается к двери – улыбка разрезает ярко-красный рот, огромные зубы клацают, когда он говорит:
– О, выбралась! – он снова возвращается к человеку, лежащему на полу лицом вниз. – А она, пожалуй, покруче Апекса будет. Я бы даже сказал – она – лучшее из того, что ты когда-либо сотворил.
Слепые глаза разглядывают косматые пряди волос, раскинутые руки и ноги.
– Знаешь, – Ряженый ухмыляется, – она у тебя такая умница, – он поднимается на ноги, не отрывая взгляд от тела. – Ну, не скучай. Никуда не уходи, – тихо смеется Ряженый, а затем…
… появляется на площади перед торговым центром. Он смотрит, как я корчусь, хриплю, раздираю кожу на шее, и улыбается во все зубы. Серое лицо освещает триумф, когда он говорит:
– Смотри на меня, ибо смертью я рисую новый узор бытия.
Я не слышу его – я хриплю, корчусь в предсмертной агонии. Он шагает ко мне, он тянет ко мне свои руки:
– Ты – мое чудо…
Ряженый склоняется над моим телом, тянет безжизненные, ледяные ладони – они ложатся на мои плечи. Судорожный, рваный, мой вдох – оглушительным свистом – в серое небо. Я раскрываю рот, воздух – пронзительным свистом – в легкие. Я дышу. Голова кругом, руки трясутся. Я дышу! Я обезумела – вдох, выдох – все, на что я способна. Свист легких, распахнутые губы – вдох, выдох, вдох, выдох. Нутро жжет кислород, воздух – раскаленным металлом в мое горло, по трахее, в жадные альвеолы – тело впитывает, тело наполняется. Разгибаюсь и дышу – мое тело трясется, мои глаза судорожно шарят по серому лицу, а он смотрит на меня, ярко-красные блестящие губы растягиваются, и я сомневаюсь, что это улыбка, потому что чувствую его руки – они больно впиваются в мои плечи, они сжимают, вонзаются. Я смотрю в слепые, мутные глаза, но его руки красноречивее – они расслабляются, отпускают, большие пальцы нежно поглаживают ключицы. Он говорит:
– Давай переоденем тебя.
Ледяные пальцы серых рук становятся иглами – они протыкают мою кожу. Она взрывается ярко-красной кровью и льется по его рукам. Вдох застревает в моем горле, глаза распахиваются – я смотрю, как моя кровь заливает его, как она красной волной струится по рукам, заливается в рукава бордового фрака, пропитывает ткань и становится живой – поднимается вверх по плечам, подбирается к лацканам и забирается за ворот. Ряженный с наслаждением вертит головой, позволяя кровавой волне захлестнуть его шею, забраться за ворот. Он с хрустом ломает мои ключицы – я кричу, раздирая легкие. Его пальцы продавливают дробленую кость, рвут кожу и мышцы, забираются внутрь, разрывая мое тело, и он шагает в меня.
Выгибаюсь, ломаюсь, запрокидываю голову – я кричу, вбирая в себя тварь. Хруст костей – Ряженый ломает мою плоть, и я чувствую смерть в каждом позвонке. Кто-нибудь, помогите мне! Он внутри меня и ползет по венам, он сжигает оболочки нервных окончаний, он вплетается в меня, и мое тело горит. Горячо! Горячо!!! Рассыпаюсь на атомы под напором эволюции, выгибаю пальцы, пытаюсь собрать себя. Я кричу. Я плачу. Моя сущность – расплавленным воском сквозь собственные пальцы – я пытаюсь удержать её. Ряженый ломает мою суть – он заполняет меня, раздувается во мне, заменяет меня собой, пробираясь по позвоночнику прямо к основанию черепа и там – по мягким, розовым извилинам головного мозга…
Замираю – сквозь ватную тишину тонкий перезвон льющихся секунд. Вслушиваюсь в свое тело, поворачиваю голову, выгибаю шею – тишина. И в этой тишине – тонкий, хрустальный перезвон – это не секунды, это – эволюция.
Мой смех – тонкий, прозрачный, хрустальный перезвон. Мое тело разгибает спину, расправляет руки-крылья с тонкими, длинными пальцами, выпрямляет ноги, крепко упираясь в земную твердь, тонкая шея вертит головой, прислушиваясь к новому ритму – мое тело распускается, становясь длинным, гибким, словно расплавленное стекло. Я – эволюция. Сквозь поры просачивается серое – кожа раскрывает цвет по тонам, раскладывает на составляющие, являя мне новую версию серого, теперь это – я. Мой рот превращается в тонкую, густо накрашенную, ярко-красную полосу – она разрывается огромными лошадиными зубами. Ибо я – смерть. Веки распахиваются, и там – густое, мутное, тёмное заливает глаза, отбирает свет, погружая в темноту целый мир. Все, что осталось от людей, погибнет от моей руки. И это будет красиво. Я смеюсь. По голому телу струятся темно-бардовые нити, обвивая, облизывая языками мое тело, облачая меня в гранатово-красное платье. Ибо я – вина. Все это чушь – эпидемия, мор, голод, войны и водородные бомбы. Смерть придет к человечеству в ярко-красном, с ног до головы одетая в meum est vitium, и будет прекрасна. Слепые глазные яблоки, заполненные чем-то мутным, видят лучше, чем я когда-либо видела раньше: они видят прошлое, где человечество прожигало свой дом насквозь, наивно полагая, что старушка-Земля – всепрощающая дура; настоящее, где почти не осталось людей кроме небольшой крысиной стаи на другом конце города и самого совершенного симбиоза человека и красного; будущее, где буду только я. Я и мои Красные. Слепые глаза видят то, что не случилось, и то, что могло бы произойти, они точно знают, сколько минуло времени с тех пор, как Апекс подмял под себя человечество, и то, как я не родилась в прошлой жизни.