Он произносит эти слова и застывает – глаза становятся огромными, зрачок сужается, губы бледнеют и превращаются в тонкие полосы. Он оборачивается. Сколько людей! Монотонный гул человеческой болтовни. Она смотрит на него, оглядывается по сторонам, и в её глазах рождается тот же ужас – сколько людей! Память взрывает сердца, они заходятся в унисон, колотя ребра, забираясь под кадык – у него взмокли ладони, у неё подогнулись колени. Сколько людей! Они озираются по сторонам и не могут поверить глазам, ушам.
Вошь за столом вздрагивает и бледнеет – она оборачивается, она обводит взглядом коллег по работе за соседними столами. Сколько людей!
– Наталья Юрьевна, с вами все в порядке?
Вошь рассеянно кивает:
– Да, да…
Тройка резко тормозит, судорожно втягивает носом воздух – она затравленно оглядывается по сторонам, смотрит на проходящих мимо. Сколько людей!
– Аленка, привет!
Тройка вымученно улыбается и поднимает ледяную ладонь в знак приветствия.
Медный замолкает – улыбка сходит с его лица, кадык нервно дергается, глаза впиваются в дочь, в жену, в сидящих поблизости студентов медвуза, выбравшихся на солнышко на время обеденного перерыва. Сколько людей!
– Потапов, ты чего на людей уставился? – тихонько дергает его за рукав жена. Она смеется. – На маньяка похож. Прекрати немедленно.
Медный поворачивается, смотрит на неё огромными глазами и немо открывает рот.
Куцый стискивает зубы, сжимает кулаки – он вздрагивает, оглядывается, слышит гул за окном, резко поднимается со стула и подбегает к окну. Там медлительные, разморенные бабьим летом прохожие неспешно пересекают улицу, заходят в двери магазинов, выходят из аптек, встречают знакомых, останавливаются и улыбаются. Его пробивает дрожь, спина покрывается испариной. Сколько людей! Куцый – вон из спальни, в зал, где выбегает на балкон – летняя осень обнимает его тело, легкий ветер – прохладной нежностью – по разогретой коже, гам людских голосов поднимается в нагретый воздух. Он впивается руками в оконную раму застекленного балкона, перегибается вниз, втягивает носом – воздух! Настоящий, живой, подвижный, вкусный! Глаза бешено мечутся по улице по его ногами – он стискивает зубы, чтобы не заорать во всю глотку – люди! Люди!!! Беззаботно, бесцельно, радостно! Он поднимает глаза и смотрит на горизонт – там, с востока, клубится тяжелая, черная туча, закрывая собой плоское серое небо до самого горизонта. Сейчас грянет, рванет, польется! Господи…
Куцый разворачивается, оседает на пол и упирается спиной в мир за перегородкой его балкона – он стискивает зубы и рычит. В груди долбит молот, глотка клокочет, но он ничего не может с этим сделать – его сотрясает пережитый страх, его нещадно рвет на части память, его бьет в грудь надежда. Надежда на то, что все это ему не снится – мир за окном ожил, мир пошел в ногу со временем, мир разорвал замкнутую петлю. Он пытается поверить тому, о чем кричит его тело – ветер, запахи, звуки, дождь на горизонте… Парень трясется и тихо рычит, сквозь стиснутые зубы. Ну же! Верь, ублюдок! Верь, мать твою! Он щиплет себя за кожу, он бьет кулаком по полу – только бы не проснуться! За спиной гремит первый раскат грома – Куцый сжимается и рычит еще сильнее. Господи, если это шутка, если это новый круг ада, пожалуйста, прямо сейчас разбуди и докажи, что человечество слишком долго испытывало твое терпение, что дети твои так глупы малодушны, что ты бросил их навсегда. Господи, если ты слышишь, дай знак…
Новый раскат грома.
Он зажимает руками уши. Как понять, что есть истина, а что вымысел? За спиной – тихая, быстрая дробь начинающегося дождя. Он сильнее сжимает зубы. Как понять, что сейчас – бессмысленная пляска воспаленного воображения или реальность, слишком громкая, слишком навязчивая, слишком настоящая? В комнате раздается звонок мобильного, и после нескольких гудков включается автоответчик: «Вы позвонили по номеру +7… оставьте сообщение или перезвоните позднее», – затем щелчок, и женский голос воркует: «Кирюш, это мама. Перезвони мне…» Дробь становится быстрее и громче, звук дождя грохочет прямо по взвинченным нервам. Куцый пытается дышать. Это на правду не похоже, ведь последнее, что он помнит – лицо Воблы, ломающееся, как живая мозаика, впитывающее его глаза, нос, скулы, форму губ. Эти губы раскрываются – внутри тысячи мелких зубов, подобно зубцам циркулярной пилы. А затем его кровь фонтаном, пронзающая боль и пустота.
Последнее, что помнит Медный – сломанную ногу, потоки крови из своего тела, острые бритвы челюстей на своем теле, такое далекое, такое ослепительно-серое небо, и поднимающуюся к небесам красную волну.