— Не бойтесь, я адекватный. — Сын Виктора придвинулся поближе и разом подвесил перед носом чуть ли не десяток голограмм. — Вашу голову со счетов никто не сбрасывает, просто мне кажется, что в вашем нынешнем состоянии реагировать точно и быстро нам лучше сообща.
— Моя ж ты деликатность. Рассказывай давай, ходячая интрига. — Затем она тихо добавила в сторону, — что сказать, когда нечего говорить.
— Я всё слышу! — Рыжий ещё чуток поколдовал над виртуальным дисплеем. — Это китайцы. Это сегменты. Это наши японские предатели, то есть ваши...
Домой с Ченем в багажнике я попадаю с твёрдым намерением добиться от взрослых беспрекословного послушания. Если поразмыслить, это путь наименьшего сопротивления (и самого эффективного управления процессами на ближайшие сутки).
Авантюра, но в итоге получается: на Тику логические аргументы влияют во всех ситуациях (женские слезы не в счет, мыслит она всегда точно), а последний эпизод с вирусом убеждает нас обоих окончательно, что японка ситуацию не контролирует.
Какое-то время после эмоциональной части болтаем по инерции наедине, она и дальше сморкается в оторванную занавеску. А ещё через пятнадцать минут мне приходит вызов, ради которого вся эта чехарда затевалась.
Самый обычный китаец лет пятидесяти на вид без перехода хмуро спрашивает:
— Где Байъинь?
Это Ченя так зовут, подсказывает память.
Тика с невозмутимым и надменным лицом появляется в кадре, опуская ладони мне на плечи:
— Ты сейчас говоришь с моим ребёнком. Прикрути тон.
Она обращается к звонящему по-китайски, но меня снабжает параллельным переводом.
— Где Байъинь?!
Опекунша молча выгружает в подстрочник голограммы сперва глисту, которая вскрывала допуск в концентратор Миру, затем выписку из протокола фиксации искусственного интеллекта:
— Твой парень сядет. Тебе бы сейчас спросить не где он, а на какую из лун твой Байъинь отправится на пожизненное. Веришь, что у Хамасаки хватит возможностей отстоять приговор по максимуму?
Китаец неуловимо меняется в лице и из злого становится угрюмым:
— Если бы вы дали делу официальный ход, мне бы пришло уведомление из единого реестра. Уголовное производство не регистрировалось. Чего ты хочешь?
— Твой мудак пытался три раза убить мою дочь. Наверняка это делалось не без участия вас, взрослых. Отгадай сам, чего я могу сейчас хотеть?
— Никто не собирался убивать твоего ребёнка три раза! Этот документ, — кажется, он по контексту имеет ввиду фиксацию инцидента искином, — описывает вообще только один эпизод! Первые два вы не докажете!
— Окей, — легко соглашается Тика.
Поймать китайца на психе получилось гораздо легче, чем я старательно планировал.
"22 сек. разговора", — пишу опекунше в чат. — "Можно сворачиваться".
Вопросы, по большому счёту, были по самому первому эпизоду: кто. Я в своём новом положении поставил себе сверхзадачу: быстро и квалифицированно установить виновного.
Именно понять для себя, чтобы трезво отдавать отчёт, что вообще происходит в обществе.
Тика, кстати, вопреки логике по первому разу думала на Юнь. А это совсем разные китайские кланы.
— Этот разговор не пишется; мои слова — не доказательство, — быстро ориентируется хань.
Осознав промах, звонящий приводит мимику в порядок благодаря нейрокоррекции и отмораживается, типа спасая лицо.
— Да без проблем, — Хамасаки-мать веселеет на глазах. — Значит, твой Байъинь выйдет сухим из воды целых два раза. Получит ровно на два пожизненных меньше — одно вместо трёх. Поздравляю с победой.
Некстати приходит мысль, что китайский, на котором они сейчас разговаривают, лично для меня звучит смешно и несколько комично, сорри.
Детские же разводы во время такого серьёзного разговора — и вовсе по разряду детского садика. Однако, как говорят в боксе, "удары проходят". На удивление.
— Ты же понимаешь, что тебе больше нечем меня пугать? — японка становится такой, какой она мне нравится.
Мудрой, сильной и ироничной.
Звонящий, судя по нарочито бесстрастному лицу, лихорадочно перебирает в аналитическом расширении варианты, что делать, и не находит ни одного хорошего.
— Уважаемый, — чуть подвигаю Тику, занимая большую половину кадра. — Это было вступление. Теперь основная часть.
Опекунша кладёт пальцы на моё плечо и молчаливым кивком подтверждает последнюю часть.
— Договариваться насчёт Ченя тебе придётся не с моей опекуншей, а со мной.