Выбрать главу

Майя Владимировна поцеловала сына в широкий красный лоб:

- Мальчик мой милый... Будь счастлив в Новом году... Всегда.

- Мальчику уж полвека стукнуло давно. Ну что ты как я не знаю, Майечка...- сказал Сергей обыкновенное, чтобы проглотить трогательный комок в горле, и улыбнулся: - С Наступающим, мама.

- С Наступающим, Сережа.

Скрипнула дверь, открылась, впустив в комнату отдаленный и отделенный прочными стенами веселый разговор невестки, переливчатый смех правнука Володи и знакомую фразу из старого советского фильма, громко идущего идущего по телевизору. Тихо хлопнул расшатанный косяк, принимая дверь в свои объятия. Майя Владимировна осталась наедине с собой.

Она поднесла к лицу апельсин, вдохнула его холодный, морозный, пусть искусственно, не по-настоящему ледяной, но дурманящий аромат праздника, жизни и любви. Бережно положила таящий в своем нутре миллионы брызг счастья яркий плод между коленей, на подол. Дрожащими пальцами подняла крышку с салютом.

Любопытная луна сверкнула лимонным глазом и высветила лежащий на дне коробочки порыжевший от времени конверт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Одну за другой Майя Владимировна вытащила из конверта четыре фотографии — застывшие кадры ушедшей юности. Молодые и веселые ребята — ее дворовые друзья, и она, единственная девчонка в их мужской компании. Ее любили, оберегали и по-джентльменски прощали ей все ее девчоночьи обиды и слабости.

Первая фотография — групповая. Почти все, кроме Левы Ловкачева, сына корреспондента городской газеты, притащившего на их крышу фотоаппарат и снимавшего один день их счастливой предвоенной юности до тех пор, пока не закончилась пленка... Сам он так и остался там, за кадром. Ужасно обидно. Его Майя Владимировна помнила хуже всего. Черты лица стерлись из памяти, остался только образ: низенький, чернявый, бровастый...

Справа крайний - вихрастый Коська Кочинов, задира и хохмач. Он широким щедрым объятием обнимает за плечи очкастого и худого Митю Огородникова, книгочея, пятерочника и главного своего товарища по розыгрышам. Дальше стоит застенчивый Гоша Пельц с белой голубкой в руках — главный голубятник района, немногословный и простодушный мальчишка. Плечом к нему прислонилась кареокая задорная девчонка в белых бантах на бубликах черных косиц — Майя. Майка, как звали ее друзья. А рядом, конечно, он. Нил. Нилка. Как всегда рядом, как всегда улыбается хитрой, но доброй полуулыбкой, как всегда расхристанный, всклокоченный, в парусиновых ботинках и светлых штанах, с гитарой на плече.

Другая фотография — Гоша целует свою белую, с махровым хвостом голубку, ласково касаясь губами ее крошечного тонкого клювика. Кажется, только с голубками он и целовался за всю свою короткую жизнь.

На третьем снимке Лева запечатлел Майку, когда та расправив руки что крылья, стояла на краю крыши и то ли пыталась взлететь, то ли старалась не сверзнуться вниз... А этажей-то в доме было четыре, далеконько падать.

Последнее фото Майя Владимировна разглядывала особенно пристально. Крупным планом Нил, гитара через плечо на ремне, загорелые руки, пальцы с коротко, под самый корень состриженными ногтями, перебирающие тонкие, туго натянутые струны. Нил что-то пел, точнее напевал, без слов. Но вот что? Она так и не могла вспомнить, как ни пыталась. Столько лет, и каждый раз почти до слез. Какая-то простенькая мелодия, но такая близкая, сердечная,тонкая, кружевная, как морозный узор на окне, отзывающаяся в сердце тоской и счастьем... Вот, кажется, сейчас, да, вот она! Ухватить за кончик да потянуть... Вот, вот, сейчас... Нет... вновь упущено... В голову лезет что-то постороннее и пустое, не относящиеся к сердцевине жизни, а так, по боку идущее.

Все, до мельчайших деталей, помнила Майя Владимировна в том далеком июньском дне, а самое главное — мелодию — вспомнить не могла...

 

 

...Как это было заведено между ними по старой коммунальной традиции, Нил, свежий и розовый лицом после бриться, зашел за Майей в их с матерью комнату в десять утра воскресенья, но в этот раз застал ее врасплох. Майя бессовестным образом проспала.

- Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, что оно горящим светом где-то там затрепетало... - ласково пропел он, возникая в дверном проеме с гитарой наперевес.

- По листам, - сердито буркнула Майя, выдирая из волос сбившийся за ночь колтун. Она была не причесана и злилась, что он явился раньше, чем она успела привести себя в порядок.