– Я тоже омлет, почтенный Фарук? – спросил Мухаммед, немного помедлив и его лицо было серьезно и печально. Фарук тихо и благодушно рассмеялся:
– Курица тоже рождается птицей, мой мальчик. Но она не умеет летать, потому что это ей ни к чему – зачем покидать насест и кормушку? Человек не птица, но весь фокус в том, что крылья-то у него все-таки есть. Только почти никто об этом даже не догадывается. И крылья эти вовсе не для того, чтобы покрывать в этом мире расстояния и куда-то лететь – где есть другой насест и еще лучшая кормушка. Эти крылья побуждают человека к действию в то время, когда кажется, что все потеряно и жизнь – всего лишь череда неприятностей, следующих одна за другой. Они помогают понять, что любовь – совсем не то, что принято приписывать некоторым потребностям организма, а перьями (пусть даже птичьими) нельзя набивать подушки. Такие крылья дают человеку возможность подняться над тем, что постижимо лишь с помощью логики и осознать, что душа – не набор знаний об этом мире, накапливаемых при помощи опыта, и даже вовсе не «что», а «как». И время – не то, что можно измерить горсткой песка в стеклянной колбе или несколькими шестеренками, вращающими стрелки. Крылья – не часть тела или души, а ключ к восприятию Вечности. Но перед тем как появится возможность поставить перед собой все эти вопросы, необходимо понять, что из тебя пытаются сделать яичницу.
– Кто пытается? – спросил Мухаммед.
– Те, кого ты привык называть «Я», – ответил Фарук.
Было уже почти совсем темно. Огромный пляж пустовал, лишь вдали бродили у самого прибоя двое. Дорожку, возле которой сидели Фарук и Мухаммед осветили два полусонных фонаря, не способных ослепить выплывший из-за глыб отелей запрокинутый навзничь востроносый месяц. В начале дорожки, ведущей с улицы, показалась одинокая фигура идущего к пляжу человека. Фарук посмотрел в ту сторону и поднялся, подхватывая пакет с апельсинами и опираясь на клюку.
– Мне пора, Мухаммед, – сказал он. Береговой патрульный Мухаммед молча поцеловал старику руку. Фарук двинулся прочь от пляжа, а Мухаммед, придвинув ящик из-под кока-колы поближе к забору и бережно припрятав под него забытый Фаруком молитвенный коврик, пошел по песку к давно остывшему квадроциклу.
…По дорожке навстречу ей шел старик с клюкой. Он был одет в обычный для здешних мужчин балахон белого цвета, очень похожий на длинную, до самых пят, рубашку. На голове старика была небольшая круглая шапочка, а его лицо, обрамленное редкой бородой, закрывали огромные старомодные очки. В руке он держал полиэтиленовый пакет, в котором светились оранжевыми боками апельсины.
Она видела этого человека впервые, но почему-то была уверена, что шел он навстречу именно ей, и что он обязательно с ней заговорит. Пожилые мужчины редко вели себя здесь подобным образом – разговорами с чужеземными женщинами обычно тешили себя молодые арабы. Она уже успела к этому привыкнуть, и либо просто молчала в ответ, либо говорила, что ничего не понимает.
Старик подошел ближе и остановился, приветливо ей кивнув. Она тоже остановилась – пройти мимо ей даже не пришло в голову. Старик приподнял свои апельсины, и что-то сказал по-французски.
– Я вас не понимаю, – виновато улыбнулась она.
– Ля рюс, – почему-то удовлетворенно кивнул старик и вдруг произнес по-русски, лучше любого москвича, всю жизнь не вылезавшего из Новых Черемушек: – Добрый вечер, дитя мое.
– Вы говорите по-русски? – удивилась она.
– Впервые, – хитро улыбнулся старик, и за дымчатыми стеклами его смешных очков стали видны в свете фонаря пронзительные спокойные глаза. – Как вас зовут?
Она грустно улыбнулась:
– Один человек называл меня Птицей.
Старик ничуть не удивился и протянул ей свой пакет:
– Черный Фарук хочет подарить Птице эти апельсины.
– Спасибо, – ответила она, принимая пакет. – Здешние апельсины очень вкусные.
Старик кивнул и, не прощаясь, пошел дальше. И его туфли совсем не шаркали по дорожке, как это обычно бывает у стариков.
…Мухаммед не спешил уезжать. Он дождался, пока девушка с апельсинами поравнялась с ним, приближаясь к океану, и сказал:
– Вам очень повезло, мадам. Почтенный Фарук не каждому дарит апельсины, выросшие в его саду. Иным он предлагаем самим сорвать их с деревьев. Тем, кого Фарук отмечает, он дарит апельсины из своих рук. Вам очень повезло сегодня, мадам.
– Я не понимаю, – покачала головой девушка и пошла дальше к самой кромке прибоя – пожелать Океану доброй ночи.
Мухаммед завел двигатель и поехал по песку туда, где сверкал огнями шумный и беззаботный бульвар.