На руке позванивали ритуальные браслеты-обереги из золотой проволоки, которые выдают священные люди в храмах Богов. Они ударялись друг о дружку, а потому звонили и резким звуком отпугивали злых духов, убаюкивали одержимых безумной Матерью-Землею. Верховные Боги, ее дети, усыпили мать, которая сошла с ума после смерти любимого сына, свершившейся по людской вине: взрывалась, тряслась, разрывалась на части и утаскивала за собой, в пучину, ни в чем неповинных. Небеса оказались милосердны и позволили люду дальше существовать на Земле, ходить по ней и вкушать сладкие плоды с ее деревьев. Но ранее бессмертное, человечество согласилось умирать, принося тело в жертву Богине, дабы она не безумствовала боле. Иногда Матерь-Земля все же просыпалась и обращала в одержимых мертвецов (говорят, ночью они встают и ходят по улицам, ища жертву). Именно от них, покрытых кусками травы и почвы, и защищали церковные браслеты. Для живых покойников золотой звон был колыбельной: успокаивал и делал вялыми, сонными. Поэтому на руку надевали не меньше пяти, а на запястье Натана было и вовсе семь.
Такие носили далеко не все. Официальной религией государства, был, как ни странно, атеизм - вера, что ни Богов, ни Бога нет. Пятьдесят процентов жителей придерживались этой позиции. Остальная половина делилась на две большие категории верующих, что придерживались единобожия, и третью, крохотную, - язычников. Каких-то семь-восемь процентов из ста! В здешних местах - столице - и вовсе не более четверти процента. На верящих в старинных Богов поглядывали с опаской и ничем не скрытым любопытством. И хоть зимой невидно никаких языческих атрибутов, но летом в честь Великого Солнца они расписывали себе руки ниже локтя и, кому позволяло положение, надевали тяжелые серьги с яркими камнями сапфира или цоизита. Вот тогда взгляды прохожих не отрывались от рыжих узоров и загорелой кожи. Единственное, связанное с язычеством, что спокойно принималось местными жителями, - власть Императорской семьи. Настолько укоренилось в людском сознании, что правитель - помазанник Божий! И пусть религия их отрицает существование Творца, пусть в документе «Об Императорской власти» подобное отвергается, и альфы, и беты, и омеги в такие мифы действительно верили. Люди - существа парадоксальные, не иначе!
Человеческие потоки вокруг сгущались, а народ становился все более разномастным. Вот справа чинно шла небольшая - верно, купеческая - семья, провожающая скромно одетого и смущенного омегу, чьи глаза поблескивали серым. Слева - веселая шайка рома* в пестрых юбках и рубахах (от них на всю толпу разило вином). Сзади на пятки наступал такой же одинокий, как и Натан, рыжий паренек, на чьем левом глазу виднелись ленты повязки: слепой или притворяется? Спереди сирота не наблюдал из вновь прибывших никого, только увидел краем глаза онтрон, позолоченный сверху и на колесах.
Блеск вокруг удивлял все больше и больше: то звенели чьи-то украшения и серьги, оттягивающие мочки к плечам, то в глаза бросался призрачный свет и тут же исчезал (солнечный зайчик скакал на снегу), то даже шелест наста под ногами разбавлял, как колокольчик, шум толпы. Яркое солнце пускало свои лучи на витражи дворцовых куполов и жгло красным, фиолетовым, синеватым отражением стекол чувствительную радужку глаз. Не верилось, что все они отправляются к Императору. Не каждому, конечно, повезет поглядеть на самого Великого государя, но даже убранство дворца увидеть на секунду - счастье. Роскошь, мягкие на ощупь ткани - лишь бы почувствовать один раз!
Никто, казалось, за главным не шел - принцем. Поэтому Натану стало альфу капельку жалко, совсем чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы пробудить желание творить добро для всех и вся, когда власть берет в руки несправедливость. Разве сложно будет поставить целью не получить янтарь, увидеть не дворец, а этого одинокого человека? Ведь он правда как будто скала, противостоящая тысячам и тысячам волн, одна, чья опора - только собственная сила. «С другой стороны, - начал рассуждать Натан, - если он таков, значит, есть за что... Пусть и так, пусть я его ненавижу за одно противно-безэмоциональное лицо, он, как и любой, заслуживает уважения и хоть чью-то поддержку. Что будет в таком, если ее подарю я? Ведь императорской семье принято приносить дары, а у меня нет ни положения, ни денег, только чувства. И правда, почему бы и нет?»
***
Звезда, переливавшаяся янтарем, блестела на солнце, покачиваясь от слабого зимнего ветерка, что врывался в тронный зал сквозь оконные щели. Она хрупко висела под витражным куполом дворца - вот-вот упадет. И кто бы знал, что на самом деле ее поддерживают несколько цветных, а поэтому сливающихся с потолком тросов, а на время войн и вовсе снимали и доставляли в безопасное для столь бесценной вещи место. Защита священного артефакта ставилась нередко выше той же Императорской семьи: трещина на звездном янтаре - плохое предзнаменование. И как она еще не извелась от столь нежного обращения? Не хотелось ли ей когда-нибудь бури и опасности? Скучно вечно жить в роскоши, не познав жизни другой, ее темноты и ада, других людей, темпераментных и простых, других идеалов и фраз. Про нее невольно хочется сказать: «Есть дым, но ныне нет огня». Скучно жить, когда существуешь, ничего не ища в мире своего, довольствуясь предопределенной участью и судьбой. И звезда глубоко внутри себя, наверное, хотела вырваться из золотой клетки. Но могла ли?.. Ведь все принимали решения за нее, игнорировали, отводили на план второй и неважный.