Он чувствовал себя этой янтарной красавицей. Правда, между ними было кардинальное различие: в детстве такой нежности ему не перепадало, хотя никто не смел и волоска тронуть на черной кудрявой макушке. Положение было не из завидных и осталось таким же, неловким и унылым. Одиноким. Стоять против всех тяжело одному, но когда чувствуешь за спиной поддержку... Альберт мечтал о маленьком и скромном омеге, чья бы теплая рука согревала и заставляла верить в будущее. Чтоб карие глазки, бледная аристократическая кожа, вишневые крохотные губы. Чистый, невинный агнец. О котором можно будет заботиться, кого нужно будет защитить. Альберт так часто рисовал в голове его идеальный образ, что теперь представлял так же ясно, как и тех, кого видел каждый день. Особенно ярко он мелькал во снах. Его кремовая кожа словно светилась изнутри, покрытая блестящей пудрой. Смоляные пряди, милая полуулыбка и длинные тонкие пальцы. Впрочем, иногда на фоне проступал образ второй - пшеничный короткий ежик, глаза цвета темного ореха, смуглая кожа со звездами родинок, такие несвойственные омегам мышцы. Иногда он проступал отчетливо, напрочь перекрывая первый, особенно благодаря росту, иногда почти расплывался, но всегда присутствовал, как будто призрак на фотографии. Впрочем, на него Альберт старался не обращать внимания. Первый омега был для него идеален. Хотя бы потому, что похож на омегу-отца, да пусть земля ему будет пухом.
- Разве это много для всемогущей судьбы - дать мне в Истинные его? - а ответом альфе была тишина. Не жгучая, не колкая, но... слишком простая, что ли. Как будто и не тишина, а так, «тишинка», недолгая, легкая. Тишина с большой буквы «Т» давит на разум так, что дышать становится тяжело, пальцы рук, ступни от напряжения отказывают. А нынешнее молчание дарило покой, краткое удовольствие, сравнимое со счастьем. «Тишинка» ласкала уши как музыка. Она улыбалась ему, но снисходительно как-то, жалея: «Он не понимает пока, не понимает». Это насторожило.
И вдруг перед глазами встала спальня, весь пол которой был усыпан книгами. Д'Норе, Бёрк, Орген и Снежный лежали открытыми, ветер перебирал их страницы, чертил на строчках и словах невидимые разрезы, колыхал и сминал пожелтевшую от времени бумагу. Шилдс, Павтизов, Айзек, Лелиан валялись рядом, а то и на страницах других открытых книг. Сколько-то еще сочинений по истории, философии и дипломатии так и норовили упасть с еле уцелевших полок книжного шкафа. Пара из них слетела, еще несколько болтались на одном или двух оставшихся гвоздях. В порыве гнева и не такое можно сотворить с любимыми книгами, но так яро издеваться над ними все равно... бесчеловечно. Хуже их только не читать. Выражаясь языком веры, это грех страшный, смертный, безумный. Книга поддерживает ясность мысли и речи, учит жизни и науке, помогает в памяти и знании, взамен требуя только пару вещей - прочесть и погрузиться в созданный автором маленький мир, мало-помалу разгадывая его сокровенные тайны и помыслы. Это словно игра, где писатель - задающий, а читатель решает столь сложную головоломку хитросплетений слов, скрещений судеб. Альберт ею увлекался яростно, насколько позволяло время. Не было ни свободной секунды, кроме сна, когда бы он не прочитывал строчку.
Вопрос читателя вполне обоснован: зачем? Зачем он вмиг порушил то, над чем трепетал днями, что собирал с упорством заинтересованного ученого? Разве возможно было для него столкнуть легким движением руки полку, полученную и составленную с таким трудом? В это сложно поверить. Конечно, глянешь на могучие, истинно принадлежащие альфе руки, невольно представишь в голове, как она несется кулаком в твердый дуб и в секунду ломает его - кора и древесина под пальцами расходятся трещинами, обнажая мягкую сердцевину древа. В фантазиях то смотрится красиво, но страшно до безумия. Словно молния и гром в небесах, яркие, нагоняющие истерическую улыбку, дрожь по спине - во всей красе своей панику, безжалостную и беспощадную. Или стойкий ветер, нагибающий с силой тонкие, хрупкие стволы лип и осин, ломающий тоненькие нити кустов и одревесневших трав. Мы способны восхититься той мощью, какой наградила нас природа, но не можем не ужаснуться и склонить колено перед ней. Поистине возвышенное явление. С альфой - тоже. И вновь мы вернемся к одному - зачем?