Натаниэля так и подмывало назвать «пташкой», но альфа еще сомневался. Неожиданно Альберту вдруг пришло в голову: «Я буду называть его Солнцем».
- Точно. Солнцем. - Улыбнулся себе и отошел от окна. Он всем своим друзьям, родственникам и знакомым давал прозвища. И даже Натану, который терпеть их не мог, было не избежать коварной участи.
***
Он, уже бодрячком, вышел на кованый балкончик, вход на который загораживали прозрачно-серебристые шторы; они поблескивали розоватыми всполохами неба. Ветер, только юноша зашел, вздул подол его белой ночной рубашки с кружевом. Босые ноги пронзил холод стекла, будто на ране, кровоточащей и горящей, разлился подтаявший лед. Окунуть бы так все тело, чтоб под струей воды кожа вновь расцвела, а тягость ушла, смытая живительными каплями. Он помнил, как его бодрил по утрам ледяной душ. Впрочем, здесь все по-другому: он не знал, где находится ванная или уж просто вода. Оставалось только подышать свежим утренним воздухом, запахом инея и блестящего рыжим снега. Возможно, холодные бичи ветра тоже смогли бы пробудить его ото сна. А на морозном воздухе было действительно холодно: одно его кроткое касание вызывало долгую и крупную дрожь. Тогда, смяв весь снег, что лежал на чугунном заборчике, он принялся растирать комком лицо и руки. Конечно, царапало знатно и больно, кожа на щеках раскраснелась, но омега особо не парился по этому поводу. Надо проснуться - получите и распишитесь.
Сбросив оставшийся снежок на землю, юноша взглянул в небо, чуть наклонясь над чугунной решеткой. Рассвет сегодня был определенно красив. На востоке горело ярким оранжевым, а затем, словно растворяясь в сероватой дымке, разливалось по небесной глади светлым розовым, медленно переходящим в серо-голубой. Как живо сгорало это солнце, какой благостный свет посылало к земле! Его блики играли на коричневых ветках когда-то цветущего сада вишни, на снеговых шапках возвышающихся впереди башенок, на витражных оконцах и нижних балкончиках, еще меньших, чем этот. Рыжий шар, частично скрытый горизонтом, был будто апельсин. Этот фрукт парню удалось попробовать лишь однажды: на ярмарке их, вроде бы, раздавали. Он помнил, как кислый вкус щекотал язык, нёбо, обжигал обветренные и больные язвами губы, однако апельсиновых долек хотелось еще и еще. Не заменить было той сладости, которая разливалась от него по горлу. Можно ли вот так просто и солнце попробовать, поймав лучик на языке? И вот смеху будет, окажись его вкус таким же, апельсиновым!
Проснуться, наконец, ему удалось. Холод же стал настолько нетерпим, что ноги сами несли глупое тело в комнату, к теплу и пуховому одеялу. Сознание им упорствовало, все думая над вкусом солнца и ветра. Омеге почему-то казалось, что его порывы вкуса жженого сахара и хрустящие. Попробовать бы, попробовать!.. Натану потребовалось минут этак пять, чтобы понять, откуда берутся такие фантазии, и незамедлительно уйти в комнату. Живот заурчал. Или знати положено спать до полудня и завтракать к двум? Тогда жизнь в этом дворце окажется более невыносимой, чем Натан думал раньше. Правда, такое положение дел показалось ему забавным: когда же этим дворянам плести заговоры, если большую часть дня они спят? Он улыбнулся про себя и кинул еще один грустный взгляд на балкон. Солнечные зайчики прыгали по занавесям и переливались, когда те начинали двигаться от ветра. Красиво. Опять ему захотелось выйти. Щеки горели и щипали, отнялись пальцы, но что с того? Настроение у него было такое, грустное и романтическое. Ведь он потерял свою старую жизнь раз и навсегда. Подумать тошно, «потерял»... Он насколько привык к тому простому существованию, изредка разбавляемому весельем и смехом, к постоянно колющему в груди сердцу и приступам хандры, что считал это потерей и настоящим проигрышем. Горько хохотнул, запустив в волосы пальцы:
- Ха, жизнь моя бедная и ужасная! Может, мне стоит пока одеться и пойти на разведку? Потому что голодать чего-то не хочется. Надеюсь, хоть одежда здесь на меня найдется. Вон в какую пижамку разодели, не пожалели денег. Хотя она вполне может быть чей-то. А, какая разница! Шкафище, что ж ты в себе такого скрываешь?
Он старался подбодрить себя, как мог, но ловил в словах явную ложь. Зато ком в животе, казалось бы, ушел. Только иногда, при излишне глубоких вдохах, отдавался болью. Истеричные и буйные эмоции остыли и уступили место разуму. В его положении кричать и от всего отбиваться было глупо и неоправданно. Кто ж его теперь выпустит из дворца? Он же Истинный самого Его Высочества, должен визжать от счастья, какой муж ему достался! Богатенький, загадочный и все-таки красивый - настоящая вторая половинка. Нет, Натан, конечно, не мог спорить и сейчас даже радовался своей несказанной удаче, но... была одна крохотная проблема. Ему все еще семнадцать лет. А кто в этом возрасте может чувствовать запахи? Ему в голову прийти не могло, что принц выберет его, того, кто должен был всю жизнь провести или на улице, или в публичном доме. Того, кто родился в сточной канаве, кто если и мог находиться в высшем обществе, то только как шут. Если судьба решила так над ним посмеяться, то шутка вышла неудачной. Жизнь любила над ним глумиться. Любила забирать все самое близкое сердцу и взамен давать что-то второсортное. Считайте, парень никакого особенного чувства к Альберту не испытывал, а тот ведь наоборот! А когда чуешь запах своего партнера, тут же осознаешь, насколько влюблен. Один запах! Его Высочество, думается, уже по омеге с ума сходит. А у того были особенные представления о любви. Если во всем остальном мире принято считать, что любовь - это страсть, буря эмоция, дикая гонка, то для него - счастье, всеобъемлющее чувство по отношению к миру, глубокая и преданная дружба. Если ты кого-то любишь, то ради него откажешься от собственного счастья. Дашь то, что давать трудно. Натан к этому был не готов. Слишком большая ответственность, которую без каких-либо чувств ему не потянуть. Что прикажете делать?