- Хах, вот это денек. Расписан по минутам - по-другому не скажешь! А ложусь я действительно рано, но мне не в тягость тебя будет подождать и впредь. К тому же я могу до твоего прихода заняться ванной и одеждой, чтобы встретить в полной боевой готовности! - кажется, Деяти слегка удивился. Впрочем, у него быстро развязался язык:
- Это все, конечно, прекрасно, но вы же не хотите лишить слуг единственной работы, которая их хоть как-то кормит?
А вот это уже запрещенный прием! Но действенный, зараза, аж Натан стушевался сразу, извинился и захотел слиться с воздухом. Краска залила щеки - так было ему стыдно за себя. Злость на Деяти улетучилась сама собой, скрылась за всепоглощающим чувством вины. Совесть начала читать бесконечные нотации о правильном поведение в обществе. Хах, как же он по этому соскучился! Тем временем поглощенного самим собой Натана радостные беты повели в ванную и начали проводить над ним, как куклой, всевозможные манипуляции, начиная от раздражающе обыденных до чуть ли не магических ритуалов. Сквозь мысли потихоньку пробивалось раздражение. Они касались его кожи то тут, то там и охали, наверное, заметив шрамы на спине и плечах. Да, некоторые там еще кровоточили, большинство просто тянулось белыми толстыми нитями, заканчиваясь аж на животе. Нежные прикосновения и охлаждающая мазь на раны вызывали... дикое отвращение, что из горла поднималась желчь. Омега не любил показывать шрамы, даже свои прикосновения к ним отзывались на коже неприятной змеей, а тут!.. И почему же Деяти так не вовремя надавил? Разъяснить бы ему сущность «запретного приема».
Из ванной его, бледного и вовсе никакого, вытащили поспешно, ровно как и улыбки слезли со служивых лиц. Теперь им было безумно стыдно. Нет, они знали о невысоком положении нынешнего господина, но им подумалось, что раз он - часть Янтарной звезды, то ничем не отличается от остальных ее членов. С опущенными глазами, они поставили Натана перед зеркалом и принялись наряжать, кося на обнаженную спину взгляды. Нижняя рубашка, панталоны, носки... Все начиналось обыкновенно, но только омеге поднесли нижнюю юбку, как он проснулся; бледность сняло как рукой. Вот уж нет, юбок он не наденет.
- Ни в жизнь, ребята, ни в жизнь! У вас есть брюки? Желательно вообще что-нибудь неомежье - не могу ходить в этих балахонах, руки с ногами в кучку путаются.
- Думаю, - Деяти загадочно улыбнулся и кивнул бетам, - у нас точно найдется что-нибудь подходящее. - Очевидно, он хотел загладить свою вину.
***
«Наверное, я выгляжу жутко», - подумал Натан, отчаявшийся поправить вставший на голове вихор. Он ерзал на стуле в ребяческом нетерпении, его не отпускали чудесные эмоции о сотне за сегодня перечитанных рассказов, перед глазами плясали буквы и математические формулы, вихрем кружились яркие магазинные вывески и ценники. Впечатлений за день было настолько много, что он был уже готов разговаривать сам с собой, чтобы хоть как-то выплеснуть консервированную в груди радость. Все казалось таким незнакомым и приятным. Придворные и будущие родственники хоть и наводили страху, но больше привлекали. Хотелось быть от них подальше - и ближе. Хотя к будущему мужу он такого не ощущал: он не вел себя царственно и надменно, чем не внушал страха и любопытства, из секунды в секунду развенчивал самые гнусные о нем мифы, что коробило не меньше, и чрезмерно навязывался. В общем, раздражал.
Натан чувствовал себя не в своей тарелке. Слуги глядели на него жалостливо, кто-то - выпучив от удивления глаза. Люций, принц-омега и по совместительству младший брат Альберта, кажется, вовсе старался смотреть куда угодно, но только не на своего соседа-деревенщину. Натану он на первый взгляд показался заносчивым, полным свойственного аристократам снобизма и совсем неулыбчивым малым. В свои четырнадцать Натан, наоборот, не мог ни секунды спокойно посидеть, вечно дергался куда-то и до неприличия много смеялся, пусть лишь из-за того, что другим было на это смешно смотреть. На ланче принц старался максимально слиться с обстановкой, а единственным, что удалось из него вытянуть, было имя. Его угрюмость, хмурые брови никак не вязались с легкой, завораживающей внешностью. Впрочем, в саду, за час до назначенной Натану поездки, ему удалось кое-что прояснить. Альберт, нависая над братом, отчитывал его за неподобающее поведение. Тот молча выслушивал нападки, а после гневной тирады резко повернулся, напоследок бросив: «Я не хочу себе „чужого“ мужа. И точка».