В дверь постучали и, подождав спокойного: «Входите», прошли внутрь библиотеки; Альберт сидел спиной, чтобы свет из окна падал прямо на папки. Мальчишка-паж подошел ближе, почти вплотную к стулу Альберта, и все равно оставался сзади, чтобы господин если и хотел, то сам бросил на него взгляд. Альфа повернулся к нему вполоборота и кивнул, разрешая тем самым говорить. Тогда мальчик и начал:
- Господин, вам письмо. Прикажете зачитать? - в руках щупленький паж теребил кромку грязно-белого конверта, смущаясь. Чумазые пальцы оставляли на нем черные маслянистые следы, от которых пахло чернилами для письма. Форма висела как на скелете, но это словно бы добавляло ребенку обаяния. На личике, обрамленном рыжеватыми мелкими кудрями, блестели небесно-голубые глаза. Девственно чистая овечка.
- От кого?
- От, - он наклонился, чтобы прочесть, - господина Доугала, - и помедлив, добавил: - Мне, может, дать вам прочитать лично?
- Пожалуйста, - мальчик протянул ему письмо и убежал прочь, закрывая руками лицо. Альберт же усмехнулся вслед и, точно паж скрылся, быстрее молнии вскрыл конверт. Не терпелось узнать всю правду от начала до конца, чтобы, наконец, погасить в голове боль. Поэтому раскрыв письмо, он принялся с упоением читать:
«Дорогой друг! Прошу меня извинить за ту нелепую записку и, несомненно, твои потраченные нервы. Я ведь был рад как ребенок, когда получил твое письмо и тут же принялся составлять свое, но меня подкосила лихорадка. Одно время я, увы, не мог писать, а поэтому мне в голову почему-то взбрело, что друга нужно непременно предупредить. Какое наваждение на меня нашло, я до сих пор не разумею, но что сделано, того не изменить. Сейчас, пока я пишу, чувствую толику сожаления в сердце - извини меня, непременно извини! А теперь я все же приступлю. Замечу: так как не хочется переписывать кусок из старого экземпляра, я прикреплю часть ко второму листу. Прочитай на досуге и его. К сожалению, на твои вопросы я ответить не успел, поэтому пишу здесь. Во-первых, не могу ответить на приглашение во дворец согласием, ибо все еще чувствую слабость и легкую ломоту в костях. Увы, не смогу отправиться сейчас, а значит, точно не успею к началу. Но ты не горюй, так уж приключилось. В следующий раз прибуду по первому же зову. Во-вторых, насчет твоего ненаглядного жениха. То, что вы испытываете друг к другу, абсолютно нормально. По крайней мере, так мне известный психиатр. Это называется одной из стадий развития любви. Не знаю, каким образом вы перескочили первые две, но что есть, то есть. А эта, собственно говоря, третья. Отрицание. Если тебя это действительно беспокоит, попробуй наладить с Натаниэлем отношения, а главное, принимать таким, какой он есть. Пытаться его переделать, а потом раздражаться из-за неудач - самый плохой из возможных вариантов. Да, я понимаю, ты практически не видишь в нем хорошего, в глаза только и лезут, что недостатки, но это только препятствие на пути к более серьезным отношениям. Вы Истинные, уже не разбежитесь. Нужно идти до конца. Скажем, поговори с ним в Сочельник. Должно же у вас что-нибудь выйти. А теперь немного о себе. Я уверен, тебе уже не терпится узнать. Лихорадка наступила внезапно. Я тогда еще свалился со стула и опрокинул на себя чернильницу. Помню, как на меня ругался муж в отчаянных попытках оттереть с лица и одежды краску. Кое-как, конечно, убрал. В беспамятстве я провел около двух дней и ночей. Проснувшись, отчего-то потребовал видеть тебя, затем, вспомнив, хотел дотянуться до письма и продолжить, но - к счастью - и встать не смог. Целый день бредил. Из города к тому моменту приехал врач и, влив в меня какую-то травяную и горько-кислую на вкус настойку, пообещал, что через пару дней полностью приду в себя. Сначала Пьер было возмущался: взял такие деньги, а ничего путного не сотворил. Увидев, впрочем, меня сегодняшним утром, оттаял. И, кстати, просил передать привет. Вот и все, пожалуй. А теперь прошу - не пиши ответ сразу. Лучше расскажи в нем про все Новогодние праздники. Интересно, какую штуку ты выкинешь в этот раз. Сам отвечу тем же, если будет интерес. Надеюсь на понимание, Гавин».