- А у тебя, ты хочешь сказать, ничего не болит? - раздалось сзади.
- А как же! Рука, чертовка, онемела, шею в левый бок не повернуть. Во рту такой вкус стоит, который я даже на утро после кабака не ощущал, - Натан отвернулся от окна. Закрывать не стал - пусть проветрится. - Да не смотри ты так на меня! Я, по твоему мнению, похож на трезвенника?
- Более чем. По закону омегам до двадцати лет распивать алкоголь запрещено.
- Не, я согласен, малолеток в пабы не пускают, а мне просто очень повезло с ростом. В пятнадцать лет я был немногим ниже, чем сейчас. Вот смеху было, когда моих друзей, которые только в последний год вымахали, выгнали, а мне разрешили остаться. А еще поругали за то, что детей хотел с собой провести.
Смешок.
- Значит, от пары бокалов вина ты сегодня точно не упадешь? Или на радостях напьешься?
- Но-но, я культурный человек, который напивается только на свой день рождения! Ну, и на другие праздники. Иногда. Редко. Все-таки похмелье - это ощущение не из приятных. Хоть попросишься меня встать, не встану. Выстрелом в голову пригрозишь - тоже. Тошно, ей-боги, тошно.
- Да ладно, ничего, пойдем лучше. Мне и тебе пора бы привести себя в порядок. И в ночное переодеться. Небось, я выгляжу как чучело, - и принц тронулся с места. Натан пошел за ним, само собой, не став закрывать окно. Ему нравилось дышать ароматом бирюзовой воды, который приносил в библиотеку ветер. Да, осядет на книгах соль вместе с пылью, да, песок и мелкая каменная дробь - однако только в том случае, если долго не убирать. Сюда же горничные приходили каждый день.
Пройдя мимо третьего стеллажа, Натан вдруг заговорил:
- Для соблюдения традиций, я так понимаю? Моя самая нелюбимая часть всей недели. Даже в приюте заставляли исполнять эти дикие обряды. Что за жизнь! Как же я их терпеть не могу, вот ей-боги!
- Не ты один, Натаниэль, - Альберт открыл перед собой дверь и пропустил омегу вперед. Второй невольно поморщился: никак к этому не привыкнет. Перед ним открывали двери, расступались прохожие, большинство исключительно обращалось на «вы», именуя «вашей Светлостью», никаких дружеских пинков и смешных окликов. К такому, знаете ли, привыкнуть сложно. - М-м-м? Ей-боги?
- А ты наблюдательный. Я верю в богов. И горжусь этим. А ты сам?
- Верю в их отсутствие.
***
- Обидно, когда даже твой жених идет на ежегодный бал, а тебе «не положено».
Люк сидел на кровати и читал толстый том сказок, собранных со всех концов мира. Периодически чтение завлекало, но чаще глаза лишь бездумно скользили по страницам. Его мысли занимало другое. Четырнадцать лет - что за возраст! А ведь если подумать, то омеги во всех этих сказках его ровесники или старше буквально на пару лет. Они в этом возрасте выходили замуж, являлись ко двору и кружились на балах в ослепительных по своей красоте платьях. Чем он, спрашивается, хуже этих выдуманных героев? Красивые длинные волосы, аристократическая бледность, блестящие зеленые глаза, изящные пальцы - все было. Чего еще нужно? Конечно! Раньше родиться. В нынешнее время детям, причем только омегам, не давали самостоятельности и права голоса. Ну, может быть, второго не было и у принцев Среднего Времени*, но они могли вполне самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Сейчас же о детях так хотели заботиться, что это выходило боком всем: и родителям, и сыновьям. «Излишне» вовсе не значит «хорошо». Почему же тогда всем наплевать?
Однако и это не все. Одновременно с тем, что ему не давали достаточной свободы для нормальной жизни, обычной родительской заботы Люций тоже не чувствовал. Ни объятий, ни улыбок. Папа для этого был слишком зациклен на себе, а отец - на работе. Второй, как альфа, еще и считал ребенка-омегу пустым местом. Только тем и отделывался, что деньгами и дорогими подарками. Как же Люка этот холод достал. «Вы уж, если ограничиваете, - думал он, - то, пожалуйста, действительно заботьтесь. Не хотите, то отпустите меня отсюда». Так порою хотелось, чтобы они, наконец, выбрали, как хотят себя вести. Кто его в здравом уме, конечно, отпустит... Это и общественный позор, и потеря какого-никакого, а помощника. Ну, а как же чувства? В воздухе над спальней вечно сквозило одиночество. Легкий ветер, но холодный, ощутимый и частый. Его вечный крест.
Люк грустно посмотрел в окно, в котором он видел подъезжающие ко дворцу онтроны и богато наряженные семьи. Принялся читать вновь. Минимум, когда ему светит появиться на балу - семнадцать лет. Конечно, такие проводили и отдельно для детей, но это была скука смертная. Люк хотел отведать чего-то взрослого, желанного и запретного. Их мир, он считал, другой. Свободный, реальный, сложный, но непредсказуемый и яркий, в отличие от детского, скучного и цикличного. Где его долгожданная встряска? Буря, схватка до первой крови, неудержимый шторм? Ничего. А там, где существуют взрослые, все нет так. Их непредсказуемость преследует день ото дня, гонит прочь, вертит так, что кружится голова. Они могут, имеют право избить любого, почувствовать хруст челостей и зубов под кулаком, попробовать кровь из разбитых губ. Та, следующая, жизнь Люка привлекала больше, чем нынешняя. Она же лучше! Так ему казалось. Но мы то с вами знаем, что это не так. Жаль, не можем сказать. Коль даже найдем способ, послушает ли он нас? Таким надо все попробовать на собственной шкуре. Люди, похожие на Люция, могут учиться только на своих ошибках. Говорят, эти представители рода человеческого глупее других. Однако я считаю по-другому. По крайней мере, мне хочется верить, что они вносят особый вклад в развитие человечества именно что своими собственными ошибками, масштабными или не очень. Тогда другие, их сородичи, будут учиться на чужом опыте и не допускать подобных, иногда фатальных, огрех.